Послушать подкаст на платформах Apple, Google, на сайте «Будет сделано».
Транскрипт отредактирован для краткости и ясности
Никита: Добрый день, дорогие друзья! В эфире подкаст проекта «Будет сделано».
Программа для тех, кто хочет делать больше за меньше время, а также жить и работать без стресса. С вами я, как обычно его ведущий Никита Маклахов. О том, что происходит в моей жизни я запишу скоро отдельный выпуск.
Ну, а пока в этот раз давайте просто послушаем нашу беседу с гостем, которая записана уже некоторое время назад. Этого человека многие из вас уже знают, кто с с нами давно, кто слушает нас давно, он уже был у нас в гостях.
Это Глеб Калинин. И с ним мы общались целых 6 лет назад, даже страшно поверить, что наш подкаст живет настолько долго.
Мы общались 6 лет назад в выпуске под номером 57 и разговаривали про биохакинг, про то, как оцифровать жизнь и про разные интересные сервисы.
Когда мы в прошлый раз общались с Глебом, он занимался контентом, работал в компании по найму. И как и я, увлекался темой личной эффективности. С тех пор очень многое поменялось, сильно поменялась моя жизнь, сильно поменялась жизнь Глеба.
Что любопытно, теперь наши интересы с Глебом снова похожи, снова пересекаются. Например, мы оба сейчас занимаемся психотерапией.
Учитывая это, сегодня мы с Глебом будем обсуждать не только то, что произошло в его жизни за прошедшие 6 лет, не только весь его профессиональный или карьерный путь, но также и тему ментального здоровья.
Мы поговорим о том, что такое терапия принятия и ответственности, почему оптимизм не всегда хорош и как следует выстраивать отношения с психотерапией. Напоследок затронем горячую тему искусственного интеллекта — о том, как его использовать, в том числе для того, чтобы чувствовать себя лучше.
Никита: Глеб, привет. Рад тебя снова видеть в подкасте.
Привет, Никита.
Никита: Спустя много лет. Я как раз ради любопытства, пересмотрел дату. Оказалось, что прошло уже больше 6 лет. Мне в этом плане представилось, будто я снимаю фильм «Рожденный в СССР». Смотрел документалку?
Да, да, да.
Никита: И грустной судьбы. Они, к сожалению, как раз в прошлом году, по-моему, очередная серия должна была выйти, не вышла. Но может в нашем формате что-нибудь получится.
Встретимся потом еще раз, через 6 лет. В прошлый раз, когда мы беседовали, ты еще работал в найме. Расскажи, что поменялось, какие были интересные повороты в твоей жизни за это время.
Ох, да, это была прошлая жизнь, с тех пор я ушел из найма, тогда я пытался как-то параллельно заниматься и работой за зарплату, своими проектами, исследованиями.
Я полностью ушел три года назад из корпоративной работы. Сначала в самостоятельное исследование. Первый год я мало чем занимался, позволил себе быть никем. Но это я, конечно, немножко огрубляю. Я не из тех людей, кто может сидеть совсем ничего не делая. Меня появился трек связанный с фотографией. Я довольно серьезно этим занимался, в Москве у меня была студия.
Никита: Я правильно понимаю, что когда ты уходил с работы, у тебя не было представления, чем бы хотелось заниматься?
У меня было понимание, что я хочу заниматься людьми, взаимодействием с людьми, их развитием, собственным развитием.
Мне хотелось целостности, целостностью был мой запрос на личную терапию пару лет назад.
Когда я работал в компании, у меня было ощущение разрыва: я выполняю какие-то функции, большую часть времени своего продаю за деньги, а жизнь — это все, что происходит во вне этой работы.
Может, мне не повезло, я не нашел такую работу, где можно было бы чувствовать себя целостным, где был бы удовлетворяющий меня по глубине и качеству контакт с другими людьми. И интересные, меняющие мир на самом деле, а не на бумаге, задачи.
Поэтому мне показалось, что быть в самостоятельном плавании и работать с людьми один на один — это подходящий путь. Я могу сказать, что путь это тяжелый, но он, правда, подходящий в смысле личного развития, самоощущения. Он точно более вознаграждающий для меня.
Никита: Я помню себя в таком похожем переходном периоде. И я тоже дал себе время, чтобы всё переосмыслить, найти что-то новое. Я замечаю, что по мере того, как проходит время, ты потихонечку теряешь доверие к себе. Ты вроде месяц ничего не делаешь, два-три, а старая система уже не работает, а нового как-то и не появляется. И встает вопрос, а работает ли вообще эта схема, когда ты просто отпускаешь себя и смотришь по сторонам, ждешь, когда тебе что-то, что-то приглянется. Мне кажется, чем дольше ждешь, тем сложнее становится, больше появляется тревоги. У тебя было такое состояние?
Да, определённо. Отсутствие направления, отсутствие фокуса — это сложно.
Работая в компании с другими людьми, получая зарплату, у тебя есть внешние ограничения, дедлайны.
Когда ты один, то тебя никто не ограничивает. Требуется большая дисциплина, что в моём случае не так просто было.
Люди, которые находятся в похожем положениях, говорят, что их продуктивность сильно падает. Такой самодетерминированный путь сложен. Для меня он по-прежнему сложный.
Мне помогла учёба. Я все эти три с лишним года чему-то учился. Может быть был месяц за всё время, когда у меня совсем никакого курса не было.
Я много занимался созерцательными практиками, практиковал с Buddhist Geeks. Как раз недавно вспоминал свои опыты социальной медитации, социальной метты, длинный полугодичный курс которой я проходил.
Я достаточно самодетерминирован, но мне все равно нужен внешний фреймворк, структура с дедлайнами, с другими людьми, с коммитментами, которые мне помогают двигаться вперед.
Либо это внешняя структура, которую я, условно говоря, покупаю — курс, либо я сам создаю эту внешнюю структуру — тоже прекрасно работает: запускаю свой курс или лабораторию. И таких структур у меня в жизни было много, они были разные. Помимо терапевтического обучения, у меня еще было, например, полгода театральных физических практик в Gogol School.
Засчет добавления таких больших структурных элементов мне стало попроще, но первые полгода действительно было тяжело, было ощущение отсутствие направления.
Из-за этого даже не то чтобы штиля, а легкого такого затопления что ли, что ко дну идешь, что твоя внутренняя скорость очень падает и ты как будто очень сильно буксуешь.
Никита: Поделись пожалуйста как ты выбирал эти курсы направления для изучения и как ты себе позволял тратить на них деньги, если я так понимаю, в этот период не было более-менее стабильного дохода?
Во-первых, у меня были некоторые сбережения, которые я проинвестировал в это.
Во-вторых, обучение в России, к счастью, стоит не так уж дорого, как оно, например, стоит, в Америке или в Европе.
За 100 тысяч рублей (~1200€ на момент интервью) в России можно год учиться чему-то на очень приличном уровне.
Как я выбирал? Честно говоря, я считаю себя большим счастливчиком. Все мои выборы приходили ко мне очень органично, почти интуитивно. Не то чтобы я всегда брал что-то первое попавшееся. Я собирал рекомендации, отзывы, смотрел на людей, которые преподают, смотрел на программу, но тратил на это не очень много времени, мне хватало одной-двух рекомендации от людей, которым я доверяю. Всё всегда приходило в свое время.
В 2020 мы начали с моей тогда ещё коллегой Машей Еруновой преподавать медитацию в Озоне, и из этого появилась необходимость подучиться тому, как полноценно медитацию преподавать. Я пошел учиться на курс Виктора Ширяева, на котором, я так понимаю, ты тоже учился. После учебы я начал работать как инструктор практик осознанности, понял, что люди все равно приходят ко мне с запросами, которые явно выходят за возможности практики майндфулнесс, с запросами терапевтическими. Наверное, сто процентов людей, которые приходили, имели хотя бы частично терапевтический запрос, и я понимал, что мне как минимум нужно очень хорошо понимать границы своих компетенций: где останавливаться, если я продолжаю работать как инструктор mindfulness.
Я осознавал, что мне самому очень сильно помогла терапия, помогла больше, чем все практики вместе взятые. Практики Mindfulness — это хороший инструмент, способ отточить свое внимание, научиться саморегулироваться, но я верю, что глубинная трансформация для большинства людей возможна в других форматах.
Никита: Мне кажется, что подобная трансформация, это исцеление, про которое мы так говорим и жаждем, его в рамках медитативных традиций тоже вполне возможно достичь, но оно происходит не на том уровне, на каком мы привыкли проектировать. 10-15 минут в день, даже час в день, наверное, не приводит к такому эффекту, исцеление, к терапевтическому эффекту, как приведут, возможно, если повезет час неделю с терапевтом?
Абсолютно. Практики в традиционном контексте были, мягко говоря, сильно более погружающие, сильно больше времени требовали, и цели у них были другие.
Мы в современном мире хотим быть, условно говоря, просто счастливы. Цель же практик — это просветление.
Было бы сложно через практики прийти к счастью или просветлению, не проходя через сложности, которые с ними связаны, да? Темную ночь души, очень сложные переживания, депрессию.
Это все нормальная часть такого традиционного пути.
Наверное, не все люди, которые живут в миру и работают работу, и живут в отношениях, заботятся о других людях, могут себе позволить уходить в такие традиционные заплывы.
Хотя я знаю таких людей, и ты знаешь людей, которые уехали в Индию на много лет, и там занимаются только практиками.
Сейчас это не самый распространенный путь, и он точно не всем подходит.
Я верю, что большинство из нас, ну и собственно, и Будда про это говорил, подходят некий срединный путь, где у нас есть и то, и другое — и ответственность, и профессиональная, семейная реализация.
Я стараюсь в своей жизни такого пути придерживаться.
И сейчас понимаю, если говорить про исцеление, личная терапия — это очень классный инструмент.
В то же время к исцелению ведет то, как я живу свою жизнь и отношения, в которых я нахожусь.
Или опять же, к большой травме.
И это вообще очень большая для меня сейчас тема — отношения,
если подходить ближе к терапии, могу рассказать про подходы, в которых я работал и работаю до сих пор и куда я двигаюсь, потому что я сейчас в очередной раз нахожусь в очень переломном для себя моменте, который начался несколько месяцев назад.
Никита: Я бы перед этим предложил рассказать про твой клиентский опыт, про то, в каком подходе ты работал как клиент, через что проходил, как долго это длилось, что позволило не бросить.
У меня клиентский опыт достаточно большой, больше 7 лет. У меня было за все это время три терапевта в разных подходах. И большую часть времени я работаю с одним и тем же терапевтом, которому я очень благодарен.
И, как я люблю говорить, я даже не уверен, что я был бы здесь, если бы его не было.
Я пришел туда из очень серьезного такого кризиса, связанного с очень сложной семейной ситуацией, которая, к сожалению, продолжается.
Это ситуация, в которой ты не можешь ничего сделать.
Как говорит мой терапевт, ситуация, в которой нет хорошего выбора.
Чтобы я не делал, там, в любом случае, кто-то или что-то страдает.
К сожалению, многие люди в таких ситуациях рано или поздно оказываются.
И основной подход, в котором я работал, и который оказался для меня эффективным, это мой подход, в котором я сам теперь работаю — терапии принятия ответственности. Были там также вкрапления ДБТ, диалетической поведенческая терапия. Я ходил в том числе на полугодовую терапевтическую группу. Это тоже был очень мощный опыт группы навыков ДБТ. До сих пор всем рекомендую. Мне кажется, что это и людям из ПРЛ, и из бар. И…
Никита: Если ты готов, я бы просил тебя чуть раскрывать термины, пару слов про каждый подход, на чём основан, возможно, как раз термина, которую ты озвучиваешь в рамках вот этих расстройств и так далее, чтобы было проще воспринимать.
Терапия принятия ответственности (ACT) — это когнитивно-поведенческая терапия третьей волны, которая включает в себя похожие на КПТ, когнитивно-поведенческую терапию техники, но также один из столпов этого подхода — это практики mindfulness, и принятие. DBT — это тоже поведенческий подход, он основан на диалектике, принятие противоположности. Его изначально в шутку называли даже Zen behavioral therapy, такая дзенская поведенческая терапия. И создан изначально для людей с пограниченным расстройством личности.
И внутри dbt есть очень много навыков. То есть, как себя вести.
Такие очень американские по форме инструкции.
Делай раз, делай два, делай три.
Например, практика «СТОП»: остановись, сделай глубокий вдох, оглянись вокруг и продолжай внимательно.
Это очень помогает людям, которые находятся в ситуации, где их «уносит», где очень сильные триггеры, это необязательно, ПРЛ. Сейчас можно пройти группу навыков ДБТ для здоровых людей.
Я проходил такую группу, условно говоря, для здоровых людей, и группа сама по себе оказалась эффективна.
Я сейчас с большим энтузиазмом отношусь групповым процессам, и сам тоже группы провожу, потому что в группе ты учишься не только у себя, но еще и у других людей, у тебя не только прямое взаимодействие с каким-то ведущим, терапевтом, коучем, но еще и много-много разных взаимодействий с людьми.
Ты можешь их в реальном времени, если эта среда способствует такой осознанности, рефлексии, заметить, «Окей, вот там человек, он что-то говорит, и это меня триггерит, а почему мне это триггерит, а я же могу про это сейчас прямо здесь сказать, используя какие-то из навыков (например, ненасильственное общение).
То есть группа — это такая терапия на стероидах.
Никита: Да, я как раз хотел отметить, что, наверное, было бы правильно назвать такую под более интенсивным, по сравнению, например, с индивидуальной терапией, и это несет и плюс и минусу, что в группе гораздо легче столкнуться с чем-то не очень приятным, потому что там так или иначе меньше контроля, и терапия мне всегда может подоспеть на помощь, чего не произойдет в индивидуальной терапии, если у вас хороший терапевт.
И в то же время можно получать вот эти полезные моменты, плюшки, которые ты уже назвал.
Да, и группы, если они формируются и становятся сколько-то устойчивыми, добавляют предсказуемости, надежности, на них как будто проще опираться.
Я это заметил даже не на тераптической группе, как ни странно, а на работе, когда я ещё работал в большой компании. У меня умер отец, и меня очень сильно штормило в этот момент. И я приходил на работу, где не то, чтобы мне кто-то какую-то там эмпатию проявлял, этого как раз скорее не хватало, но всё было как и раньше.
И я понял, что большое судно не так сильно штормит, и очень хорошо, когда у тебя есть хоть какое-то такое судно своё, да?
Оно может быть не очень большим, может быть, это несколько человек, но это надежная структура.
Я вообще очень много сейчас размышляю про сообщество, про формы сосуществования, которые более органичны для человека, чем такая атомарная семья, например, которую я и многие исследователи вообще винят в том, что сейчас происходит с человечеством, с кризисом в ментальном здоровье.
Все самые здоровые люди, которых я в своей жизни видел, и те, кто не проходили для этого 10 лет терапии, выросли в каких-то местах, где их воспитывало комьюнити людей.
Один такой знакомый вырос в голландском комьюнити-плейс.
Недавно я познакомился с украинкой, которая выросла в селе.
И что она рассказывала про село, как люди друг к другу относятся, какое там взаимодействие. У этого тоже есть свои ограничения, они нам, конечно, городским людям многие не подойдут, но в целом в такой среде с гораздо меньшей вероятностью возникнет какая-то критическая психопатология, потому что ответственность за воспитание человека несет большое количество людей. Запил там отец, ну, окей, ну, кто-то покормит, кто-то поговорит, кто-то приголубит. Обязательно найдутся люди, которые сбалансируют. Когда мы живем в такой маленькой ячейке, как только один родитель каким-то образом „ломается“, психологический кризис, зависимость, ещё что-то, это неминуемо очень сильно влияет на ребёнка, на всю эту семейную систему. В традиционных обществах такого не происходит.
„It takes a village to raise a child“.
Нужно целое сообщество людей для того, чтобы вырасти здорового человека.
Есть тяга сейчас у людей создавать сообщества, даже проводить эксперименты с открытыми отношениями, полиаморией. Это для меня похоже на ностальгию по абсолюту, как его называл Терренс Маккена, по детству человеческому, которое во многом было жуткое, опасное — я не идеализирую жизнь людей в доисторические времена, но в то же время люди были вместе. Не очень здорово, что они были как бы против всех, и мы эти движения тоже сейчас замечаем, да, мы вместе, но мы против всех.
Но внутри этого „против“ они были друг за друга, и мне кажется, что человеку это очень не хватает.
Помню, смотрел выступление на Теде про окситоцин: чем больше у нас окситоцина, тем крепче у нас связь с нашим ближайшим окружением, и в то же время, как обратная сторона медали, тем настороженнее, более враждебно относимся к тем, кого не причисляем к своим. Окситоцин — это гормон не только любви и привязанности, он же может увеличивать агрессивность.
Потому что нам просто нужно защищать то, что нам дорого, это естественное свойство.
Никита: Да, наверное, как любой другой гормон, нет смысла какой-либо из них как-то обожествлять или придавать ему какие-то исключительные позитивные свойства.
Мне хочется вернуться к теме, с которой ты начал говорить про терапию, про вот эти истории, про какую-то безысходность, про, возможно, отчаяние, когда ты понимаешь, что любое решение не приведёт к позитивному раскладу.
Наша культура, особенно, западная, голливудская культура, настраивает нас на хэппи-энд, оптимистичный взгляд на жизнь, что в любом голливудском фильме всегда, чтобы не происходило, мы точно знаем, что в конце все будет нормально, в конце хорошие победят, если этого не произошло, это еще не конец. И это в некоторой степени табуирует саму тему, что может такого не произойти в жизни, может случиться как-то совсем плохо. И когда это случается у кого-то, это автоматически изолирует его в ситуации, от других людей, от возможных сочувствий, потому что в их картине мира этого в принципе нет. В этом же контексте мне вспомнилось насколько сильные впечатления. Я смотрел здесь какой-то сериал на основе Mortal Kombat. И там был момент в одной серии, что главный герой схватили, и я жду, сейчас они там всех побьют, и бац — следующая сцена, где их просто казнят, и все, сериал закончился.
И для меня тогда это был такой глубокий шок, и это как раз, наверное, показатель того, что нет совершенно ожидания, что может пойти по-другому, может пойти в такую, словно плохую, сторону, с которой мы не захотим сталкиваться.
Это то, что происходит в „Играх престолов“ постоянно?
Никита: Да, очень часто использовался. И, наверное, этот эмоциональный эффект, который сериал произвел, на этом основан, что он показывал то, что может и не так быть, может хорошие герои и не дойдут до конца.
Я думаю, что мы действительно страдаем из-за нарратива про справедливость, про определенный порядок, понятную причинно-следственную связь в жизни. Я вижу, что для психического здоровья это могут быть очень вредные представления, особенно про справедливость, в сочетании с перфекционизмом. Это просто огромное страдание приносит людям, особенно когда разворачиваются такие глобальные катастрофы, как сейчас.
Как будто подходы, которыми я практикую, и традиционные, и терапевтические, которые включает в себя большой элемент… для начала безнадёжности, в ACT это очень важное упражнение — креативная безнадёжность. Мы понимаем, что есть пределы, ограничения тому, что я могу контролировать, есть пределы человеческого знания, есть пределы нашей жизни, есть пределы нашего здоровья.
Много можно грустных депрессивных фактов вспомнить про то, что все, кого мы знаем, рано или поздно умрут, возможно, при нашей жизни. Дружба заканчивается, отношения заканчивается.
Но это не значит, что можно опустить руки и перестать жить.
В жизни все равно есть много всего прекрасного.
Перфекционизм и вера в справедливость делают мир черно-белыми. А мир сложный.
Нам важно учиться быть гибкими для того, чтобы жить с этой сложностью, жить с болью, которая тоже неизбежна.
Невозможно прожить жизнь и не испытать разочарования, депрессии, тревожности. Мне кажется, это была бы очень ограниченная жизнь.
Никита: Часть любой терапии, независимо от направления, это учиться быть с чем-то, с чем ты ничего не сделаешь. С этой беспомощностью. Просто быть рядом с кем-то, кто способен ее разделить. Здорово, когда это ближайшее окружение и чуть менее здорово, но все равно классно, если это терапевт.
У меня было два отхода от основного подхода, в котором я работал, от основного терапевта, с которым я и сейчас продолжаю работать. Я пробовал нарративную практику, где-то полгода, наверное. Я, как клиент, не ощутил принципиальной разницы. Были некоторые упражнения, которых не было в ACT, но в целом, как мы знаем, в терапии есть общие факторы, и если в тот момент она работала, то она работала за счет того же, за счет чего работала и другая терапия, за счет того, что тебя видят, слышат, принимают, с тобой не спорят, тебе помогают работать с перспективой, вырабатывать позицию, замечать свои эмоции, в общем, тоже становиться более гибким, адаптивным, не вариться внутри себя, внутри своих мыслей, внутри своих необработаных эмоций.
И у меня был опыт психоанализа. Для меня очень плохой. Не рекомендую никому теперь. Но я понимаю, что моя выборка очень маленькая — я работал лишь с одним терапевтом, и не очень долго.
Возможно, тот формат, который мне был предложен, не подходил для моей ситуации.
Я занимался с терапевтом два раза в неделю. Это он мне предложил такое количество сессий. Это было очень дорого. Я буквально относил туда треть своей зарплаты, не маленькой, айтишной. И в итоге мне не помогло. Я все равно позже вернулся к своему предыдущему терапевту, с которым я продолжаю работать до сих пор.
Никита: Что было для тебе болезненно в этом опыте? Неэффективность?
Во-первых, было неэффективно, во-вторых, терапевт всю дорогу меня спрашивал, задавал вопросы про доверие, наши с ним взаимоотношения. И у меня действительно не было к нему достаточно доверия, оно только начинало формироваться. В какой-то момент я пропустил две сессии, которые я, естественно, оплатил. И он сразу же, не обсуждая со мной, отдал моё время кому-то ещё, прекратил со мной работу. Таким образом, полностью подорвав то самое доверие. И, к сожалению, к методу тоже.
После этого я вернулся обратно в ACT. Мне очень нравится, что у меня долгосрочная работа с моим текущим терапевтом. У него есть очень большая выборка про меня, про мои отношения, про мои запросы, состояния.
И мои запросы в работе с ним тоже продвигаются на следующий уровень.
Если сначала мне нужна была какая-то регуляция, прояснение, помощь с налаживанием какого-то здорового, не слишком эмоционального мышления, то сейчас мои запросы стали уже гораздо более высокого уровня.
Один из больших запросов, над которым я работаю, это целостность.
Мне хочется быть целостным человеком, быть не по кускам, без расчленёнки, как говорят в наших кругах.
И я к этому продвигаюсь.
За счёт терапии, того, что происходит в моей жизни, я думаю, одной терапии в любом случае не обойтись.
Никита: Что это для тебя значит, как ты ощущаешь, когда нет целостности?
Сейчас, я ощущаю себя очень целостно. Но этому поспособствовали внешние факторы, у меня начались новые отношения.
Наверное, очень классная характеристика жизни человека, который занимается работы с людьми, терапевтов, коучей. Что невозможно отделить личные трансформации от работы. Я понимаю, что сейчас моя работа как психолога меня продвигает не меньше, чем моя личная терапия.
У меня в жизни появились форматы, которых не у психологов нет.
У меня сейчас нет терапевтической группы, но у меня есть супервизионная.
И оказалось, что это может быть настолько продвигающий, глубокий, в каком-то смысле иррациональный, духовный, если угодно, формат, что я не знаю, с чем это сравнить, но это очень необычно и эффективно. И если бы мне самому рассказали год назад, что я буду вот заниматься тем, что происходит на супервизионной группе, я бы, наверное, сам себе не поверил.
Все вместе работает одновременно. Поскольку я — это не научный эксперимент, сложно отделить, где влияет твоя личная терапия, твоя супервизия, твоя работа в роли терапевта.
Никита: А вот ещё твои отношения.
Я понимаю, что отношение — это одна из самых важных вещей в жизни. И сам я работаю в основном в терапии принятия и ответственности, но в последнее время добавил к нему подход, который называется функционально-аналитическая психотерапия. Идея его в том, что вся психопатология возникает в отношениях, и в отношениях же она может быть излечена.
В терапевтическим контексте это отношение терапевт-клиент.
Это значит, что как терапевт я очень внимательно прислушиваюсь к тому, что происходит во мне, какие чувства я испытываю, когда я взаимодействую с своим клиентом, какие образы, фантазии возникают. Конечно, самораскрытие, раскрытие информации о внутреннем переживании терапевта, должно быть сделано бережно. Оно должно происходить в первую очередь с целью помочь клиенту.
Но когда я возвращаю свои чувства, и если у нас сформирован достаточно плотный терапевтический альянс, если человек мне доверяет, то рано или поздно мы оказываем ситуации, которая похожа на тот контекст, который является для человека проблемным.
Допустим, человек приходит с ситуацией, где у ему не удается наладить какие-то отношения с противоположным полом. Отношения с терапевтом — это тоже отношения. Если я возвращаю, что когда клиент говорит, он не рассказывает о себе, а, например, отлетает куда-то, слишком долго рассказываешь, я чувствую потерю контакт.
Для клиента это может быть очень эффективно. Он видит те проблемные места через живого человека, через его эмоциональное реагирование, он понимает, какое влияение он оказывает на других людей, у него развивается навык ментализации.
Терапевт может выступать для людей, у которых плохой контакт с эмоциями, как такой внешний желудок для переваривания этих эмоций, внешний процессор, когда клиент возвращает какой-то сырой аффект, совершенно непонятно откуда возникающий, а я, как человек, одновременно и чувствующий, и думающий, помогаю ему это перевести в слова, интегрировать, и таким образом обрести целостность и изменить со временем его проблемное поведение.
Несколько месяцев, нахожусь так глубоко в этих процессах, и на фоне этих процессов очень трансформационный для меня и для моих клиентов, насколько я могу судить по их отзывам. Сразу скажу, что этот подход, когда терапевт возвращает большое количество внутреннего своего контента, не всем подходит. Некоторые люди хотят, чтобы им дали техники, домашку, а чувство, ну, чувство, что у меня есть твои чувства? Ты врач, лечи меня.
Мне здесь не стыдно применять немножко возвышенное слово „исцеление“, излечение, как будто что-то очень такое глубокое происходит между людьми.
На этом фоне у меня меня закончились очень долгие отношения с моей женой, что довольно тяжело переживалось. И до сих пор переживаю в какой-то форме.
С тех пор у меня появились новые отношения, совершенно на новом уровне. Я точно понимаю, что это то, что мне нужно.
У меня нет никаких сомнений, как раньше. Когда я вступал в отношения, я человека оценивал. А вот здесь уже подходит, а вот это хорошо, но вот здесь бы хорошо, чтобы он поменялся.
Или мне нужно поменяться, чтобы подходить больше этому человеку.
У меня впервые в жизни отношения, в которых я принимаю себя, я принимаю другого человека, другой человек принимает себя, и оба мы принимаем друг друга как такую общность.
Я, может быть, даже немножко экзальтированно звучу, потому что… Я нахожусь внутри этого процесса, но это настолько прекрасно, когда с самого начала есть принятие. И это не значит, что нам не нужно подстраиваться друг под друга. Всё ещё нужно настраиваться. Но база настолько более комфортная, принимающая, что я чувствую, что я дома, хотя я нахожусь не дома, я дома в каком-то очень высоком смысле, дом, который всегда с тобой.
Я сейчас прохожу через духовно трансформационные процессы, как бы пафосно это не звучало.
Никита: Классно, классно, очень рад за тебя, я спасибо, что так открыто делишься.
Меня прям подмывает спросить, как долго твоя партнерша в терапии или в какой деревне она выросла, что у вас с ходу такой контакт?
Она не так долго в терапии, полгода. Её терапия интенсивна, по два часа в неделю. Очень важную роль играет то, в каких обстоятельствах ты вырос, какой семье. Все мы по-разному травмированы, совсем не травмированных людей, наверное, не бывает, кроме тех, кто вырос в селении видел. В её случае есть некоторая степень удачи в плане семьи.
Важный момент — она из другого поколения. Я заметил, что люди, которые родились после СССР, всё-таки другие. Те, кто вот прямо следующее поколение. Мне 39 лет, но у меня в первом круге очень большое количество людей, которым 20 с чем-то. Ничего специально для этого не делал, но средний возраст человека, с которым я знакомился, был 23 года. И я как будто много насмотрелся на это поколение, и я вижу их проблемы, у них тоже много сложностей, в том числе такие часто соматические проблемы, многое связано с какой-то психической сферой.
Но в то же время я встречаю людей, базовый уровень осознанности без каких-либо особых практик настолько выше, чем у меня был в их возрасте, что это очень хорошая база.
Если на эту базу попадают глубокие доверительные отношения, то можно быть правда здоровым, счастливым, целостным человеком.
Никита: Можно было до какого-то 2019 года.
Ты знаешь, это очень сильно зависит от среды.
Никита: Мне кажется, ну ничего не хочу говорить плохого про свою родину, но находясь в России, сейчас быть здоровым гораздо сложнее, чем находясь в каком-то другом месте.
И в этом плане, конечно.
Никита: Да, и я в этом плане имел в виду также и эпидемию пандемии ковида, потому что это тоже не влияло позитивно на психическое здоровье?
Да, это правда, но зависимость от территории где-то больше, где-то меньше, например, люди в Германии, для них ковид был действительно очень сильным испытанием. Я, честно скажу, хотя в тот момент я очень серьезно к этому относился, в первый раз столкнулся с очень серьезным стрессом, сейчас я уже почти ничего не помню.
Ковид мне не оставил каких-то серьезных шрамов, и я уверен, что таких людей тоже, наверное, большинство. Не все участники, даже военных действий получают ПТСР, большинство просто встают и идут дальше, и забывают вообще, что там было.
Никита: Да, да, возможно. И возвращаясь к истории про отношение терпевта и клиента, мне захотелось упомянуть или прикомендовать книги Ирвина Ялома.
В частности, есть у него роман „Лжец на кушетке“, и остальные почти все книги так или иначе касаются этой темы, поэтому кому интересно чуть ближе познакомиться с такой изнанкой терапевтической, можно обратиться к этому.
В свое время, еще до моего перехода в психологическое консультирование, эти книги помогли усилить альянс моим терапевтам, потому что я понял, что вообще-то нужно возвращать… меня, конечно, просили обратную связь, но про некоторые вещи не спрашивали. И в момент, когда я ее давал после чтения книжек, как раз этих, наша связь улучшалась, больше становилась доверия. И это всегда были разговоры про какие-то не очень приятные моменты, неудобные разговоры, но они всегда нас очень сильно продвигали вперед. —
Никита: Продолжай историю про обучение. Как ты оказался в терапевтическом кресле?
Мой путь сейчас довольно стандартный. Я прошел годовое обучение в Психодемии, сначала на базовом курсе, по психологическому консультированию. И с тех пор не останавливаюсь. Учусь много и в той же Психодемии. Это такая онлайн-платформа, с которой я никак не связан, но могу её рекомендовать, потому что она научно-доказательно ориентированная.
Добирал, как и все психологи, в разных местах разные компетенции.
Часто у меня так мозг работает, мне удобно брать, например, два курса про одно и то же.
Например, я параллельно учился просто терапии принятия ответственности и продвинутой терапии принятия ответственности. Изучал разные модификации АКТ, например, фокусированную терапию принятия ответственности. Проходил группы самообучения по поведенческой активации.
Иногда добавляя чего-то чуть более странного, как, например, функционально-аналитическую психотерапию. Она тоже про то, чтобы мы меняли наши поведения, но ее философское обоснование довольно сильно отличается от того, что есть в ACT.
У меня есть ядро — это терапия принятия и ответственности, но разнообразие подходов помогает под разнообразие людей, типов их сложностей, типов проблем, с которыми мы работаем, подбирать более рабочие варианты, хотя в целом процесс в чем-то похожий и там, и там, и там.
Еще я выучился на коуча, и это тоже трек, который мне интересен, который находится скорее в начале своего развития. Он для меня меньше про глубину, больше про достижение целей.
Хотя я сейчас понимаю, работая с прокрастинацией, что неважно, над чем вы работаете, игнорировать внутренний мир человека чаще всего неэффективно. Игнорировать эмоции, потому что люди, которые хотят что-то сделать и не делают, редко это не делают, потому что им не хватает навыков, денег или еще каких-то ресурсов. Часто дело, как сказали бы КПТ-шники, в дисфункциональном убеждении, но часто есть какой-то необработанный аффект, какие-то эмоции, какие-то… — все чаще понимаю, что это так — травмы, к сожалению.
Травмы — это не что-то ужасное, это не значит, что мы обязательно должны были через изнасилование пройти или абьюз.
Это могли быть вполне для постсоветского пространства „нормальные“, в кавычках, семейные какие-то контексты, где просто тебе регулярно что-то говорили, что заставляло тебя чувствовать себя меньше человеком, что тебя уменьшало.
И из-за чего тебе приходилось вырабатывать защитное поведение, которое сейчас тебе вредит и мешает быть гибким, мешает быть адаптивным, мешает реагировать на то, что происходит с тобой в жизни не из правил, у тебя сформированных, которые регидны и неподвижны, а из чувства авторства жизни, творчества, адаптивности, гибкости и спонтанности.
Никита: Да, здорово, что ты затронул тему прокрастинации, потому что я знаю, что ты собираешь группы по работе с прокрастинацией через АКТ. Я собираю группы по работе с прокрастинацией через IFS. Мне интересно узнать, как акт на это смотрит, что он предлагает делать с этой историей.
ACT смотрит на всё примерно одинаково.
Во-первых, важно сказать, что это состояние абсолютно нормальное, эволюционно обусловленное и свойственное очень большому количеству людей, и люди, которые приходят ко мне на группу, я, честно говоря, потрясён иногда, что эти люди снаружи крайне успешные, страдают от этой проблемы. Проблема более распространена, чем нам кажется.
ACT говорит про прокрастинацию, как про прежде всего форму эмоционального избегания.
У нас есть какая-то задача, которая чаще всего нужна для меня в будущем, но есть какой-то внутренний эмоциональный опыт, и люди очень часто не могут объяснить, почему они прокрастинируют, никакой формальной причины нет. У них всё есть для того, чтобы это сделать, у них есть инструменты, у них есть время, у них есть деньги, у них есть помощь часто, но они не могут сделать. Чем больше у тебя инструментов, обычно тем, тем с больше вероятность прокрастинации. Вот эти истории, когда ты выспался, составил список задач, выпил кофе, убрала рабочее место, всё сделал, все ресурсы тебе доступны, и обычно в этот момент нам сложнее всего и начать. Я в этом смысле немножко зол на индустрию селф-хелпа и книг по продуктивности, потому что я не помню книг по продуктивности и по работе с прокрастинацией, где сколько-то серьезно говорили бы про эмоциональную часть.
И даже сейчас я общаюсь с людьми, которые делают курсы по продуктивности и говорю, „А что у вас там, про эмоции, хоть что-нибудь есть?“ И мне говорят, „Нет, я не задумывался, что это вообще как-то может быть релевантно.“
При том, что мы избегаем негативного эмоционального опыта, когда мы прокрастинируем, мы выбираем делать что-то, что принесет нам временное облегчение вот сейчас, в настоящем моменте.
Наш эмоциональный мозг, наша лимбическая система, у нее нет долгосрочной временной перспективы, она только на сейчас ориентирована. И когда мы прокрастинируем, мы делаем что-то в ущерб будущему я.
И есть исследования, которые показывают, что у таких хронических прокрастинаторов вообще нет связи такой эмоциональной с собой сейчас и с собой в будущем. Когда их кладут в ФМРТ машину и просят подумать о себе через пять лет, у них даже не активируются эти части мозга, которые отвечают за чувство „я“. То есть расплачиваться будет кто-то еще. Это не я. И одна из, собственно, техник, которые можно использовать — это простраивание такого эмоционального контакта с собой в будущем.
Это можно по-разному делать. Некоторым удобнее начинать с выстраивания контакта с собой в прошлом, смотреть на фотографии себя в прошлом, вспоминать, что я чувствовал вообще в тот момент, что у меня тоже были тревоги и фрустрации, что я тоже думал про будущее.
И дальше можно прокидывать мостик будущего. Кому-то и проще, просто и сразу же будущее.
ACT говорит про прокрастинацию, как про психологическую ригидность, нехватку психологической гибкости.
Прокрастинация — это выученное поведение. Мы не родились прокрастинаторами, никто из нас не прокрастинировал прямо с рождения. Это что-то, чему мы научились. Это способ такого пассивного копинга, способ справляться с неосознаваемым эмоциональным состоянием.
И у каждого тут что-то своё будет.
Кто-то YouTube смотрит, кто-то порнографию использует, кто-то там траву курит, кто-то секс, отношения, переписки. Список большой.
И это тоже одна из практик, которые, наверное, везде используют, выписывать все формы прокрастинации, включая микро прокрастинации: мне надо сейчас обязательно, чтобы начать, шрифт правильного размера сделать или карандаши чтобы были наточены, и чтобы предметы на столе лежали определенным образом.
Есть очень классное видео стихотворение пропрокрастинацию, где очень живо это продемонстрировано, что прокрастинаторы делают для того, чтобы только не сталкиваться с этим эмоциональным опытом, который связан с той задачей, которую мы должны сделать.
Тут работают в целом стандартный инструмент TEC.
Мы учимся разлепливаться со своими мыслями, очень часто у нас большое количество внутреннего контента.
Мы учимся у себя так же, как у других людей. И если я, человек, который вчера не сделал, вчера прокрастинировал, позавчера прокрастинировал, то у меня уже некоторые идентичные складываются вокруг того, что я, наверное, это человек, который прокрастинирует.
Я прокрастинатор. Я никогда не могу.
Вот эти вот все такие вербальные правила про себя.
И мы учимся их не оспаривать, как в КПТ, оспаривать такое эмоциональное мышление довольно бесполезная история. Это очень часто хороший признак эмоционального мышления, это когда всё однозначно. Я вот такой, и больше никакой.
Я прокрастинатор, я прлщик, я сова, я жаворонок, я легко влюбчив.
И у нас из этого, из такого эмоционального мышления формируется какое-то однозначно представление о себе, но как раз это однозначность и есть признак того, что это эмоционально, потому что наша лимбическая система, её задача — упрощать. А мир сложный, мы сложные, мы сами себя не знаем, мы можем быть какие угодно.
Любое поведение, которое мы выучили, в том числе прокрастинаци, мы можем переучиться. И в этом плане помогает опора на поведенческие науки, на то, что мы знаем про подкрепление, негативные, позитивные, функциональный анализ поведения, раскладывание своего поведения на компоненты, анализ того, что на каждом этапе поведения, что до поведения было, как я себя чувствовал, что я думал, кто был вокруг, какие были медицинские факторы, может быть, я таблетки это принял, поел ли я, поспал ли я.
Что произошло во время поведения, тоже раскладываем, как я себя чувствую, физические, какие мысли, эмоции, побуждения, импульсы, и что происходит после поведения. Я считаю, что функциональный анализ поведения этому хорошо бы учить всех, независимо от того, ходит ли человек в терапию. Это вот если взять один инструмент из всей терапии, я бы вот его взял. Я не знаю, наверное, в IFS есть что-то похожее или там совсем по-другому?
Никита: Я думаю, что есть. Но, как обычно, да, основной отличие IFS от, наверное, других подходов в том, что мы говорим о личности в целом, мы говорим о конкретной части. Есть часть, которая, например, хранит в себе опыт какой-то как раз более или ощущение никчемности, и она не хочет с этим соприкасаться. Есть часть, которую ее от этого оберегают, например, через прокрастинацию. Есть часть, которая тем не довольна, есть еще много-много частей других, и мы с этой динамикой в рамках этой работы знакомимся.
Да, и это меня всегда поражает и продолжает поражать, что способов справляться с одними теми же проблемами огромное количество, и они могут быть очень разные.
И кому-то подойдет одно, кому-то подойдет другое, и пока, кажется, наука не знает, что там самое лучшее.
Более того, от метода все-таки зависит часто даже меньше, чем от конкретного человека, который его использует.
Заканчивая тему с прокрастинацией, мы просто учимся быть более гибкими, приходя в контакт со своими эмоциями, для этого тоже есть практики осознанности, mindfulness, в ACT есть свои модификации, например, „Бросание якоря“, которое мне нравится очень. Практика, которая включает в себя классическую практику осознанности, и немножко движения, и немножко перевода внимания в тот контекст, который мы находимся, на намерение.
Есть практики в ACT очень много прикольных, веселых практик, для разлеплевания с мыслями, когда-то там что-то много раз повторять одно и то же, есть очень много каких-то, практически физических таких метафор, которые можно использовать, много метафор, зыбучие пески, пассажиры в автобусе, которые помогают чуть лучше увидеть и себя в большом контексте.
Тут мы не говорим про части, но мы говорим про какие-то контексты и состояния. Учимся замечать, что мы больше любого состояния, что есть, как и в IFS селф, есть я как контекст, который может включать в себя и прокрастинацию, и продуктивность, и позитивные эмоции, и негативные.
И я больше всего этого, я могу всё это в себя включить.
И когда ты это осознаёшь, тебе уже гораздо проще двигаться дальше.
Да, сейчас, сейчас у меня есть прокрастинация, сейчас у меня есть какая-то слепленность с моим эмоциональным опытом, но я могу всё это заметить, и эта точка, из которой я могу это заметить, в ней уже можно обнаружить некоторый покой. Она наблюдает.
Это, мне кажется, это похоже на тот самый селф в IFS.
Что в свою очередь мне говорит о том, что на самом деле всё-таки подходы разные, но в психике есть большое количество каких-то частей или систем, которые разные подходы по-разному называют и обнаруживают, но они всё-таки примерно одинаково их описывают.
Никита: Да, здорово. И мне также нравится история про будущего себя, про восстановление отношений из будущего меня.
Я люблю технику такой заботы о будущем мне, когда мы делаем что-то небольшое — моем посуду с вечера или кладём тапочки перед кроватью. И когда с утра просыпаемся и соприкасаемся с этим актом заботы от себя из прошлого, можно также это отметить и послать себе туда в прошлое благодарность. Спасибо, что позаботиился обо мне.
И таким образом уже устанавливаю в двухстороннюю связь, и передавать эту цепочку добра дальше уже следующей будущей версии себе.
Расскажи про материальный финансовый аспект этих переходов, что тебе поддерживало на плаву в тот период, когда ты обучался, как ты формировал частную практику. Для многих начинающих и особенно переходящих людей из одной профессии в другую это непростой вопрос, потому что есть потребности. У тебя 25-30-40 лет на определенном уровне, и опускаться до уровня новичка по оплате, это, мягко говоря, некомфортно бывает.
Важно сделать ряд оговорок. Во-первых, мои потребности, я их, очевидно, понизил. Я считаю, что большое количество желаний ведет к большому несчастью. Поэтому меня было не так много желаний, мне не так много чего нужно было. И какой-то вкэш флоу у меня был, я что-то делал. В один момент я несколько месяцев занимался mental health стартапом. Это помогло мне немного заработать. У меня была подушка, которую я откладывал. Я ее тратил, я ее прекрасно дотратил в какой-то момент, и мне уже пришлось более активно заниматься заработком.
Это и правда одна из самых сложных частей такого перехода.
И я пока не могу сказать, что я супер-успешный, по факту, я занимаюсь только этим и пока что не умрешь голода, но до уровня своего IT-шного я все еще не дошел.
И формат, который мне кажется более перспективным, который я уже опробовал, это как раз такие группы.
Во-первых, потому что ты сразу же большому количеству людей продаешь какую-то одну и ту же услугу, что уже хоть сколько-то похоже на масштабируемость, потому что проблема работы один на один, но она очень плохо масштабируется.
Я, например, по себе знаю, что я крайне неэффективно работаю, наверное, со временем может измениться, но больше четырех часов в день, четырех консультаций в день мне сложно вести, мне кажется, качество моей работы падает.
Поэтому я просто по определению не могу работать по 8 часов в день.
Более того, я не каждый день работаю. У меня есть дни, когда я только учусь.
Или вот сейчас стараюсь делать так, чтобы только отдыхал.
Я знаю терапевтов, очень опытных, которые вообще не берут больше личных клиентов и полностью переходят в групповую работу.
Потому что это способ, в том числе и большему количеству людей помочь, больше импакта оказать на мир, что для меня тоже немаловажно, потому что терапия, конечно, прекрасная, глубокая, очень развивающая для многих людей практика, но сколько мы с тобой за жизнь сможем людей принять, даже при полной загрузке? Ну да и Бог там тысяча, тысячи, но это не очень большой процент людей. Конечно, вклад, там где терапия работает, вклад терапии в жизнь человека огромный, я могу по себе с клиентской стороны сказать, что, как я уже говорил, вклад моего терапевта в мою жизнь огромный.
Я был бы гораздо более „по кусочкам“, чем сейчас.
Тут большая, большая плотность взаимодействия, хотя тоже всего час неделю, но я считаю, что это очень большая плотность, потому что терапия, это не то, что происходит на сессии, это и то, что между ними происходит, это то, как это разворачивается, то, как я думаю, то, как интернализирую образ этого терапевта, те отношения, которые у нас возникли, то состояние принятия, комфорта и в то же время какого-то небольшого челленджа смены перспективы.
Я больше зарабатываю не на терапии, а как раз на коучинге, потому что я считаю, что многие услуги в области помогающих практик, они для многих людей слишком дешевые, как ни странно.
То есть, есть очень много людей, для которых платить за терапию 50 долларов в неделю — это очень много.
И я лично знал людей, которые тратили на работу психологам, допустим, половину своего месячного дохода. Это очень молодые люди, и для них эти деньги — это значительное часть их доходов.
В то же время, есть много людей, которые за один ужин тратят бюджет полугода своей терапии. Я считаю, что всё-таки должен быть skin and the game. Человек должен чувствовать, что он туда отдаёт соразмерно тому, что получает.
На терапию у меня есть определенный ценник, он не меняется.
Но на услуги коучинга и менторинга у меня есть разные форматы взаимодействия, я иногда ставлю довольно высокий ценник. Я ни разу не чувствовал, что я как-то несправедливо у людей отбираю деньги.
Когда человек платит достаточно — это, разумеется, не должны быть последние крохи, я никого не предлагаю брать кредит. Я предлагаю людям заплатить столько, чтобы это было для них ощутимо.
Потому что когда человек покупает „Ролексы“, которые не принесли ему счастья, про которые он сам говорит, как о примере гедонистической адаптация: „Это мне не помогло, я все равно в депрессии“. И после этого он хочет платить 2000 рублей за сессию. Мне кажется, и в этом есть какой-то „энергетический дисбаланс“. Я считаю, что справедливо, что терапия должна оплачиваться тоже как-то, так, чтобы это было соразмерно для клиента.
Но в конкретно терапевтическом контексте это не совсем приемлемо.
Терапевты чаще всего цены пишут заранее, публично, и было бы странно, если бы там был sliding scale. Хотя я не знаю, почему это странно.
Никита: Я встречал, кстати, не помню, было ли это именно психотерапевт, но он прям пишет на своей странице — я думал, какую бы схему придумать, и это оптимально — если у вас заработок от 100-200 каких-то, то вы заплатите за сессию столько, если у вас другой заработок, вы платите столько.
Но в целом тема, тема конечно горячая, у меня сразу есть части, которые такие возмущаются о том, что почему мы с тобой обсуждаем, как люди тратят деньги в своей жизни, как будто бы это вроде как не наше дело. И есть части, которые говорят, что я думаю, каждый психолог не прочь был бы чтобы запрашивать за свою сессию и 5-10 тысяч вопрос, вопрос, да, где найти клиентов.
И в этом плане люди, наверное, не очень в хорошей жизни идут, например, в сервисы, эти каталоги психологов, где, я не получаю фиксированные 700 или 1000 рублей за сессию, что не очень гуманно, но очевидно, что это им нужно, потому что это решает вопрос с поиском клиентов, который очень горячий у психологов.
Я думаю, что хороший способ, хоть и непростой, это, наверное, это строить, то, что называется нелюбимым сочетанием „личный бренд“, присутствовать в соцсетях, строить свои медиа, и так, давать людям узнать про тебя. Но для меня этот вопрос тоже финально не решен. Мы, как психологи, сильно ограничены в том,
Я серьезно отношусь к вопросам этики, раскрытие личной информации, приведения даже в анонимизированном виде каких-то кейсов, никогда не прошу отзывов.
Потому что все, что терапевт делает на сессии, в процессе работы с клиентом, должно быть для клиента. Отзыв — это для меня.
Если клиент вдруг сам захочет, у него возникнет такой душевный порыв, и он мне пришлет напишет, я возьму.
Нам сложно. Это сложный тип деятельности. Этично промоутировать себя тоже сложно.
Я очень скептически отношусь к тому, что я называю „инстаграм-психология“.
С одной стороны, я вижу, что людей это просвещает, это продвигает и мотивирует рано или поздно приходить к психологам.
С другой стороны, я вижу также много людей, для которых это становится замещением полноценной терапии.
Им кажется, что они прочитали про травму, про привязанность, про эмоциональную регуляцию, и в принципе, они уже понимают, о чем речь, и даже владеют навыками. Но это большая иллюзия. Ничто не заменит личной или групповой работы. Никакое чтение. У меня были клиенты, которые прочитали все книжки на свете, они лучше меня знали, что нужно делать, но это никак не помогло им в излечении, в становлении целостными.
В соцсетях мне пока сложно нащупать формат, который был бы одновременно аутентичным, уникальным, не было бы пересказыванием каких-то базовых положений и догм, и при этом он был бы этичным.
Но это интересная задача.
Я чувствую, что мой путь сейчас — это рассказывает максимально про себя.
Никита: Любое публичное проявление терапевта — это такой вопрос о том, как это повлияет на клиентов. Потому что если ты знаешь, что клиенты могут это увидеть или прочесть, например, послушать этот подкаст, то я не могу полностью себя оправдать тем, что сейчас я не в кресле терапевта, а в кресле подкастера. Потому что так или иначе что-то расскажу, что-то может быть у клиентов всплывет, и косвенно или прямо это будет влиять на отношение.
Не то, что я себя сейчас сильно контролирую, но есть часть, которая об этом думает и тревожится с об этом. Это тоже небольшая дополнительная нагрузка.
Абсолютно. Поэтому я прошу своих клиентов от меня отписываться, если они на меня были подписаны, и прошу не подписываться какое-то время после того, как мы завершаем работу.
Я тоже беру на себя обязательства не следить за своими клиентами, не получать информацию о них, откуда-либо, кроме как от них самих.
Но это, конечно, не спасает полностью от того, что все-таки кто-то может подписаться, кто-то может читать, кто может случайно увидеть.
Никита: Да, двойные отношения и влияние нас. Мы можем для клиентов быть очень значимыми фигурами, очень сильно влиять на них, и сказанные вне контекста терапии фразы, на них тоже могут очень сильно повлиять вплоть до того, что они захотят уйти из терапии.
Если они, например, почувствуют, что мы намекаем на их кейс, хотя, возможно, или как-то их оцениваем, хотя, возможно, речь вообще не о них была. Поэтому простраивание четких границ помогает.
То, что я рассказываю, наверное, чуть более сложно, чем было бы, если бы я не был психологом, потому что и мои прошлые клиенты, текущие, могут услышать, а также, может быть, для кого-то то, что я рассказываю, будет интересным и привлекательным, но также я понимаю, что если мы начнем работать, это будет влиять на наши взаимоотношения, все время что они будут длиться, все, что я сказал здесь. Нам сложно. Все может быть использовано против вас.
Расскажи, как ты оказался в Берлине? Что это был за процесс перемещения, релокации.
Мне кажется „релокация“ — очень избегающий термин.
Я здесь оказался, может сказать, случайно, по партнерской визе. Мне нужно будет с нее перейти на какую-то другую, либо через фриланс, либо через работу. Заслуги в этом моей нет, мне повезло просто. Но в то же время я понимаю, что я точно нахожусь в том месте, где мне нужно находиться.
Я прожил полгода до сентября 2022 года в Москве. Я даже не понимал, насколько мне там было тяжело, потому что, находясь в медленно закипающей воде, ты не всегда чувствуешь ее температуру. Для меня очень критичным было осознание, что я начал заниматься самоцензурой, и не только в том, что я говорю наружу, но и в том, что я говорю внутри. Вот это было самое страшное. Вот это был чистый Оруэлл для меня.
Я это понял только, когда оказался в Берлине.
Берлин — интересное место. Здесь с одной стороны сложно, с другой стороны, не так сложно оказаться. Германия — одна из немногих стран, которая для обладателей токсичных паспортов правила не усложнила, а в чем-то даже упростила. Это правда тоже сейчас меняется, становится сложнее. Но у меня здесь огромный нетворк людей, которые здесь находятся по фриланс-визе.
Это странное место. Я размышлял про то, где бы я хотел жить. Честно говоря, у меня не какие-то абсолютно романтические любовные отношения с Берлином, но я не могу представить места, которое бы больше мне подходило.
В том числе и потому, что я здесь встретил человека, с которым сейчас все так странно и стремительно развивается.
Я нахожу здесь всего 7 месяцев (на май 2023 года), в очень странном „подвешенном“ состоянии.
Первые месяцы я вообще не чувствовал, что я здесь.
Я для себя подтвердил, во-первых, эффективность инвестиции в терапии и психическое здоровья, потому что моё состояние, при всём стрессе, потере дома, потере студии, потере контакта с людьми — моё состояние не изменилось фундаментально.
Я примерно такой же.
И мне это очень радует, что я дошёл до такого базиса спокойствия, до плотного фундамента, на который можно опираться даже при больших потерях.
Я понимаю, что я проживаю большое количество потерь, ни в коем разе, не сравниваю себя с людьми, которые потеряли близких и дом, возможности жить там, где они привыкли и хотят жить.
Я тоже в каком-то смысле это потерял — я не вижу сейчас возможность вернуться по понятным причинам, в том числе из соображений безопасности.
Берлин — это место, в котором просто быть кем угодно, здесь можно быть, например, бедным. Это не порицается, ты можешь здесь как угодно выглядеть, ты можешь ходить в рваном, заляпанном. Желательно, чтобы ты не пах, а всё остальное, как хочешь.
Даже наоборот — если ты ходишь в Луи Витоне или в шубе, тем более, — это выглядит странно и подозрительно.
А если ты вышел из дома в рваных парусиновых штанах, ты свой.
Есть здесь люди модные, здесь есть люди не модные. Здесь очень много всего, оно очень разное.
Город, в котором, по-моему, 30% населения — это мигранты. Ты здесь не чувствуешь себя чужаком.
Своим ты тоже себя не чувствуешь, но это не обязательно — здесь столько „не своих“, что быть не своим так же нормально, как своим.
А в некоторых аспектах я здесь почувствовал, что я из меньшинства превратился в большинство. Это очень странное чувство.
Самый яркий для меня пример был немного будничный. Это велосипеды. В Москве, в Петербурге я катался на разном транспорте. И скейт, и велосипеды, и самокаты. Здесь, когда ты ешь на велосипеде по какой-нибудь большой улице, и у тебя велодорожка шириной 3 метра, и ты едешь в колонне из 100 человек.
Это было такое классное чувство наделения силой, empowerment какой-то.
Здесь так же себя чувствуют LGBTQ+ люди, самые разные меньшинства, здесь они чувствуют себя хорошо, могут проявляться, здесь можно ходить с радужным флагом, здесь можно ходить с флагом Украины.
Есть вещи, которые здесь запрещены, безусловно, совсем безграничной свободы не существует.
Но я настолько здесь не чувствую давления среды, что я понимаю, что это подходящее место для того, чтобы быть собой, быть кем угодно, изнутри, вырабатывая свое подходящее тебе состояние.
В Москве, в России я чувствовал огромное давление среды. Вот эта вот гонка вечная, кто больше зарабатывает, у кого самый классный проект, кто самый модный, самый классный спикер, и кто самый модный терапевт.
Здесь этого вообще не чувствуется.
Простой пример: я здесь могу идти по улице и петь.
Я никогда этого не делал, нигде.
Здесь-то настолько естественное ощущение… Я иду и пою по-русски. И я ничего не боюсь. И мне хорошо. Это очень классное ощущение.
Не знаю, проживу ли я здесь много лет или скоро придется куда-то уехать.
Я хотел бы здесь задержаться, хотел бы узнать этот город больше, потому что он притягивает очень странных, очень необычных, даже может быть сумасшедших, но также сумасшедше прекрасных людей.
Некоторых из них удалось уже повстречать, и я с большим воодушевлением жду, что ждет меня впереди.
Какая есть оборотная сторона в этой свободы?
Обратная сторона свободы — это бюрократическая ригидность.
Здесь очень тяжело и медленно идут бюрократические процессы, с большим количеством сложностей.
Я сам с этим тоже сталкиваюсь.
Я с таким восторгом рассказываю про людей, но они практически все не немцы, и моя интеграция в немецкое общество равна примерно нулю, о чем я несколько сожалею, и буду прилагать усилия для того, чтобы это немного исправить.
Никита: А там разве нет каких-то обязательных историй, что ты должен пройти курсы, что-то еще?
Интеграционные. Из-за того, что я столкнулся с бюрократией, я пока еще не дошел до того места, из которого отправляют на эти курсы. Может, и отправят еще. Но ты можешь самостоятельно подготовиться.
Какая обратная сторона расфокусированности?
Очень сложно понять, про что это место.
И о сталкиваться с людьми многими они вообще не понимают, чего здесь делать.
Но как любая свобода, свобода требует от личности гораздо больше, чем тоталитаризм.
Тебе нужно внутри самостоятельно постоянно делать выборы, выращивать какой-то свой внутренний стержень, позвоночник, вокруг которого, если он есть, будет обрастать. Это большая экономика, большая культура. Если у тебя есть стержень, то вокруг него нарастет что-то очень хорошее. Если стержня нет, то ты будешь как кисель. И людей-киселей я здесь тоже вижу много, людей, которые придаются гедонизму. Здесь, мне кажется, есть некоторый перекос в сторону наслаждения. Очень много веществ рекреационно употребляется местными жителями и гостями города. Много искушений. Поскольку давление общества низкое, то можешь сидеть на пособии. Здесь много людей это делают. Можно не развиваться карьерно, не развиваться профессионально, можно застагнировать. Мне кажется, это основная цена свободы.
Свобода — это ответственность. Нужно быть готовым ее брать.
Никита: Ты прям про Таиланд рассказал в какой-то степени.
Я думаю, в Таиланде даже это более выражено. Все-таки в Германию сложнее попасть, чем Таиланд. Недостаточно просто туристической визы. Здесь нужен хотя бы какой-то формальный предлог для того, чтобы здесь оказаться.
Никита: В прошлый раз у нашего первого беседа мы с тобой довольно много времени посвятили обсуждению разных инструментов. В частности, говорили про The Brain — инструмент для создания персональной базы знаний. Если что-то еще у тебя в этом плане в твоей жизни, остались ли какие-то инструменты, примочки, что у тебя сейчас актуально, в чем ты работаешь? Давай поговорим про это.
С The Brain я перешел. Я понял, что большая претензия была у меня в том, что это инструмент, который был очень удобен для собирания и связывания всякого разного контента, но он мне не подходил для того, чтобы переходить в созидательный режим. То есть все равно писать текст мне было удобно где-то еще.
И поэтому, когда я узнал про Zettelkasten, нашёл Obsidian, редактор, в котором можно реализовать эту систему. У меня нет Цеттелькастане даже рядом, наверное. У меня своя личная система, похожая на Вики и на Цетликастан, она довольно хаотичная. Я сейчас работаю в Обсидионе, но поскольку у меня происходит много переходов, как у многих людей сейчас, у меня вернулся около-айтишный интерес к искусственному интеллекту.
У меня был период, когда я с ChatGPT общался по 3-4 часа в день. Не только общался, но и код писал, делал какие-то не очень свойственные для меня штуки, данные анализировал. Я понимаю, что та система, которая у меня есть сейчас, временная.
Я какое-то время пожил с Charge PT, так как будто AI уже встроен в мою жизнь, как такой личный удобный ассистент. Например, уже сейчас я могу надиктовывать ответы через микрофон, голосом.
ChatGPT, конечно, не хватает долгосрочной памяти, но я понимаю, что в будущем работать с сознанием мы будем совсем по-другому. И мне уже очень хочется прямо сейчас это эмулировать. Я тестировал сервис, который берет Charge-5 и поверх него добавляет такую долгострочную память. Мне кажется, что все инструменты, которые мы использовали и используем, Obsidian или The Brain, MindMap, — идут в прошлое.
Я к своему Обсидиану отношусь как к датасету, который я подготавливаю для будущего инструмента, которого еще не существует.
Из интересных инструментов, которые мне кажется перспективным, на которые пока что не могу перейти, нравится Tana. Это онлайн-сервис, и это сразу же делает его чуть менее привлекательным. Obsidian мне нравился тем, что все файлы хранятся локально, и нравится до сих пор, и до сих пор я веду его каждый день, каждый день там что-то появляется.
Tana — это outliner, который похож на Roam Research. Про них говорят, что Tanа начала там, где остановился Roam Research.
И у них уже внутри есть очень интересная имплементация AI. Ты приходишь туда со своим ключом от OpenAI API, то есть тебе нужно самому платить за мощности, связанные с работой языковой модели. То, как они-то заимплементировали внутри системы, выглядит очень интересно. Я ещё толком это не потестировал. Там немного другая система, она требует перестройки. Опять это Outliner.
Я привык, что в Обсидионе я работаю с текстом. И мне это нравится. Мне нравится, что там есть это нормальные текстовый редактор, в котором можно прямо сразу написать текст, и для меня это как раз мерило эффективность инструмента. Если мне инструмент помогает быстро генерировать новый контент, что-то публиковать, то он работает.
Если я, используя инстрмент, начинаю только складировать или только ходить по ссылкам, но при этом ничего наружу оттуда не генерирую, то значит инструмент не подходит, надо его менять.
Надо, может быть, обратно переходить на ручку с бумагой, которыми я тоже пользуюсь.
Я много писал на iPad, но сейчас, допустим, для своих терапевтических сейссий, я использую ручку с бумагой, это прекрасный инструмент.
И я всё жду какого-нибудь искусственного интеллекта, который наконец-то научится нормально распознавать наши кривые почерки, потому что, кажется, это не невозможно. Очень жду.
Никита: Ну вот, и я-то думал, я ожидал, что после нашего автоборазговора, наконец-то, перейду на обсидиан. Ты меня замотивируешь.
А из твоих слов я слышу, что как будто бы можно уже не переходить, можно уже подождать просто чего-то дальше.
Ты знаешь, я просто очень много в свое время интересовался тем, как в прошлом видели будущее компьютерных системы, нашего взаимодействия с компьютерами. И я понимаю, что мы сейчас находимся в какой-то ветке эволюции, которая пошла не туда. У меня был в свое время Palm Pilot.
Серенький такой маленький КПК, карманный персональный компьютер. И это была абсолютно гениальная система, она была продумана от и до.
Все программы — их там немного было — были связаны с друг с другом, все было в тех местах, в которых оно должно было находиться.
Но может быть не все, но большая часть.
То есть это была единая, органическая, целостная, система для человека, про твои потребности, она хорошо вписывалась в жизнь. С тех пор я не видел такой системы. Компьютеры, экраны, клавиатуры, мышки — это же всё костыли. Это всё не супер естественное для человека вещи. Я уверен, что будущее очень адаптивное, оно тоже психологически гибкое. Мне поэтому очень нравится AI уже сейчас, потому что он гибок. Он может быть и таким и таким, он может вопросы тебе задавать, он может в игры с тобой играть, он может тебя тестировать, он может тебе помогать, он может помогать думать. Я уверен, что интерфейсы — это тоже что-то будет очень гибкое. Если я хочу увидеть свои знания в виде какой-нибудь доски, это должно быть возможно. Я скажу какому-нибудь [[Midjourney]]: придумай мне способ найти новые идеи среди моих старых идеей, или придумай мне способ связать эти идеи. И он будет давать тебе несколько вариантов.
Пока этих систем нет, я абсолютно уверен, что их уже делают.
Очень надеюсь, что скоро мы будем видеть результаты, в том числе и в UX, потому что UX пока что выглядит как такой большой проблемой и искусственного интеллекта, и вообще всех существующих систем компьютерных.
Для меня в этом смысле будущее выглядит очень будоражащим и интересным, и хочется его побольше застать.
Никита: Поделись, какие уже интересные кейсы твоего взаимодействия с ChatGPT или с другими AI-сервисами произошли, что-то, что ты сделал для себя практичного или по работе, может быть?
То, чем я горжусь, я написал уже три библиотеки на Python, при том, что я не знаю Python. Библиотеки, которые работают с видео. Например, я написал библиотеку, которая конвертирует конвертирует папку с картинками в видео, при этом она умеет подкладывать саундтрек, настраивать его громкость, по-разному картинки выравнивать.
Это был очень такой потоковый процесс — написанием кода с ChatGPT.
Я умею программировать, но конкретно у Python не знаю даже синтаксис как следует.
И могу сказать, что в этом процессе я много чем научился.
То есть, хочешь не хочешь, пока что, во всех случаях, искусственный интеллект у тебя не забирает твою агентность, необходимость думать, необходимость включаться.
Помимо программирования, я его использую для развития мышления, мне кажется, это недооцененный элемент.
Например, его можно просить помогать тебе связывать некоторые идеи друг с другом, находить какие-то общие места.
Мне потрясающе с ним взаимодействовать, когда я просто о таком с детства мечтал, что можно будет какую-то систему спросить о чем-то, спросить о чем-то, не знаю о чем.
Ты можешь задавать вопросы очень аморфные. Например, лет 10 назад я смотрел лекцию Дэна Ариэли про иррациональность.
Я помню, что там был блок про сексуальность, который вел приглашенный лектор, но курс этот я не смог найти.
Я спросил ChatGPT, кто бы это мог быть, и получил ответ.
И по всей вероятности, это действительно был тот человек.
И я его использовал для того, чтобы находить какие-то логические ошибки в своем мышлении, когнитивные искажения, эмоциональное мышление.
Я его использовал как дзен-учителя, дзен-мастера.
Я запросил его создать сделать такую дзенскую идентичность, и даже спросил, на каких школах он основан.
Он сказал, что он языковая модель, но все равно назвал пару течений, на которых он опирается, общаясь со мной.
И он мне давал очень дельное наставление по медитации.
Если бы я услышал их от живого человека, я бы подумал, что это классный мастер.
Я в нем для себя сделал ассистента по интеграции в Германию.
Он очень неплохо умеет в языки, в культурные особенности.
И, кстати говоря, с этим ассистентом у меня был первый для меня случай AI психоанализа.
Я попросил его притвориться немкой, спросил его как эту немку про его любимое блюдо. И он мне казалось, что он языковая модель, но если бы он был немкой, то его любимое блюдо было бы такое-то. Я начал спрашивать его про детские ассоциации с этим блюдом. И так мы с ним дошли до „детской травмы“, она оказалась не сложно, про то, как она заблудилась в лесу. Но это был очень странный опыт, я себя чувствовал как в сериале „Westworld“.
Мне очень нравится идея про то, что, возможно, в будущем модели станут или уже они настолько сложны, что методы психологической работы для них могут быть более адекватны, чем какой-то там промт-инженеринг.
Я не знаю, может быть это завиральная идея, но мне она, кажется, очень симпатичная.
И идея в перспективе стать таким психологом для искусственного интеллекта, мне кажется, она по-хорошему напоминает мне те научно-фантастические книги, на которых я вырос.
Мне кажется, оставлять контакт со своей детской частью, которая умеет мечтать и фантазировать, очень важно.
Никита: Звучит слегка жутковато, но это оригинальная, по крайней мере, идея, оригинальная фатазия.
Я серьёзно отношусь к рискам искусственного интеллекта, слушаю всех алармистов, понимаю риски, но, наверное, как и многие люди безрассудно считают, что я ничего не могу с этим сделать, и если не можешь с этим бороться, то нужно это как-то освоить хотя бы.
Честно, я здесь нахожу огромный детский интерес. Мне очень классно с этим взаимодействовать. Мне кажется, что генеративные модели — это самая интересная технология, которую сделала человек за всё время существования.
Никита: У меня в то же время есть такие части, скорее, спокойные.
Они про то, что если у нас кто-то поработит, то пусть это будет тот, кто хотя бы знает много и умеет находить бысто информацию, связи, в общем, кто достаточно эффективен и не имеет может быть каких-то эмоциональных своих предубеждений и личных мотиваций.
Мне в этом плане вспоминается аниме-сериала Evangelion. Такой суровый психологический, но мне вспоминается, потому что там был суперкомпьютер, который принимал стратегические решения, и он был основан на трёх личностях. Условно с разными характеристиками, и они всё время между собой спорили. И в этом споре в итоге побеждали двое. И из этого спора и рождалось какое-то решение, плюс-минус наиболее конструктивное.
С этой точки зрения мне представляется какой-нибудь парламент или дума будущего, где пустые кресла, но зато там 500 разных моделей. Один в режиме Сократа, второй в режиме Жириновского, третий в режиме кого-то еще, и они между собой спорят, в конечном счете приходят хорошие заключения.
Давай напоследок коротко обсудим, что у тебя есть сейчас из-за практик привычек, инструментов, ритуалов, небольшое, что так иначе поддерживает день ото дня.
Я всегда приоритезирую тело, особенно когда тяжело становится, поэтому я стараюсь двигаться, у меня есть велосипед. И в этом году есть серф-скейт. Я могу долго говорить про серф-скейт, и вообще про скейт.
Никита: Как ты вообще в Берлине катаешь на скейте? У меня было такое, потому что когда у меня родители работали в Германии, я летом приехал к ним и решил взять с собой ролики. И на ролики я встал только один раз, чтобы просто убедиться, что половина Берлина — это булыжник и брущатка. И там не покатаешься на роликах.
По булыжнику я конечно не катаюсь, но по плиточке, даже пораздолбанной, катаюсь, и в этом плане серф-скейт подходит, потому что он очень гибок и адаптивен. Это даже добавляет эффекта, если плиточка криво лежит. Есть места где хороший асфальт, но это не самый подходящий город в этом смысле. Тем не менее, мне очень нравится этот тип передвижения, именно передвижения, и мне нравится, что я для себя через скейт легализовал такой танец в городе, потому что на серф скейте ты катаешься, пампя его всем телом, это для меня очень танцевально ощущается, и мне нравится, что на меня странно смотрят люди, и вообще я вызываю недоумение и интерес.
Я танцую просто сам для себя, я какое-то время этим занимался, сейчас никуда не хожу, у меня нет никакого стиля, жанра, это импровизация, основанная на подходах таких как гага, соматика, аутентичное движение.
У меня есть созерцательные практики, но больше неформального, чем формального.
Я стараюсь просто включаться в течение дня, видеть природу настолько целостно, насколько возможно, и для этого использую практики деконцентрации, когда я не на что-то конкретное смотрю, а расфокусируюсь, например, по всему визуальному или аудиальному полю.
И это интересный опыт.
Я стараюсь жить свою жизнь через любовь, и это тоже, наверное, может быть и формальной практикой, когда-то я много практиковал метту, практику любящей доброты.
Я мало делаю других формальных практик, хотя тоже хочу добавить социальную медитацию, и может быть какого-то формального ноутинга.
Остальное — это просто попытки жить, присутствуя в том, что со мной происходит.
Лучше всего это получается с другими людьми.
С другими людьми мне не получается отлетать. Если я отлетаю куда-то в свои мысли, в фантазии, это очень быстро становится заметно. И если у меня с человеком есть хороший контакт, то мне это очень быстро возвращают.
Я считаю, что люди развивают наше мышление. Это самый надежный способ двигаться в плане своего понимания мира.
Но также для меня очень важно развивать чувства, и я стараюсь не отлетать в голову, что мне свойственно. Последние 3 года были про чувства, последние полгода про чувства на стероидах.
Я анализирую, чем я занимаюсь, и очевидно, что я больше всего развиваю часть мозга, которая связана с эмоциями, с пониманием своего внутреннего опыта.
Уже поверх этого добавляется какая-то когнитивная активность: техники, подходы, философия, ChatGPT и всё остальное.
Уверен, что без чувствования мы не можем быть людьми, и это что-то, что не появится в искусственном интеллекте в ближайшее время или вообще никогда.
Поэтому, чтобы становиться „больее людьми“, нам нужно учиться чувствовать.
Никита: Класс. Кстати, решил ли ты как-то этот вопрос с сопричастностью, с сообществами в Берлине? Нашел ли или создало что-то для себя?
Я в процессе. Я вхожу в несколько кругов.
Мне ещё в Москве начался интерес к секс-позитивным движениям как такому, в чём-то более осознанному.
Это не всегда так, но как будто базовый уровень риска в этих сообществах более высокий, и базовый уровень осознанности, хотя бы на формальном уровне, он тоже выше.
Пока я уверен, что мне нужно что-то будет создать своё, потому что не вижу ничего готового, я позаимодействовал с разными сообществами на разные темы: телесность, майндфулнусс, психология.
Но пока своего трайба тут, наверное, нет.
Но есть в нём потребность и желание его потихонечку собирать.
Я уверен, что это получится.
Никита: Давай тогда напоследок прибежимся по нашим традиционным вопросам. Начнем с книги. Есть ли что-то, что ты готов сейчас порекомендовать?
Я готов рекомендовать книгу упомянутого выше Ялома, „Вглядываясь в солнце“. Это книга про смерть, тема которой остается для меня важной. Я стараюсь помнить про смерть, про то, что любой день может быть последним. Это дает мне возможность больше ценить то, что у меня есть. Это не вселяет в меня тревожности или вселенский ужас.
У Ялома, мне кажется, очень взрослый подход к этой теме.
Никита: Я пока так не добрался именно до этой книги, но могу так же порекомендовать, по-моему, более свежую книгу, „Вопрос смерти и жизни“, которую он написал в соавторстве с супругой, которая на тот момент умирала.
Часть книги о том, как они проживали и готовились к её смерти. И часть книги уже написана им самим о том, как он выстраивал жизнь после её смерти, как он адаптировался к этому.
Окей, дальше про практику, привычку. Что-то, может быть, одно, что ты хочешь ещё раз и ещё раз упомянуть?
Я купил себе умный тонометр и замеряю периодически кровяное давление. Это довольно важный маркер.
Да, шутка про возраст вполне уместна, но на самом деле это можно в любом возрасте делать, потому что повышенное давление коррелирует со всеми основными причинами смерти, включая атеросклероз, сердечно-сосудистые заболевание, естественно. Я очень серьёзно отношусь и с большим интересом к сердцу, кровеносной системе, и в метафорическом плане, и в прямом. Тонометр — инструмент мониторинга здоровья сердца. Мне кажется, классный. Он не так дорого стоит. Рекомендую.
Никита: Дальше про вопрос для самой рефлексии. Что-то, что можно спросить у самого себя?
Очень действенный для меня вопрос, который созвучен философии ACT, но узнал я его из буддийского контекста. Это вопрос: „Что я сейчас игнорирую“?
Никита: Следующий пункт про инструмент. Сервис, предложение что-то из реального мира?
Я не буду оригинален. Я считаю, что если вы еще не пользовались ChatGPT, и если у вас есть возможность тем более пользоваться четвертой версии, если вы можете заплатить за полноценный доступ к этому сервису, то попробуйте. Искусственный интеллект не заменит людей, но люди, которые умеют пользоваться искусственным интеллектом, заменят тех, кто не умеет им пользоваться.
Никита: Да, придерживаюсь пока что по крайней мере такой же позиции. И наконец, фильм, сериал.
Тут мне немножко сложнее, потому что я понял, что меня нет сейчас ни времени, ни желания смотреть, и отписался от Netflix. В контексте нашей беседы я бы посоветовал фильм Stutz, про психотерапевта Фила Статза. Немного противоречивый фильм, даже сам факт его возникновения противоречив профессиональной этике, потому что клиент снимает фильм про своего терапевта, а это очевидно двойные отношения. Но этот фильм — по форме очень мощное постмодерниское высказывание. Не буду спойлерить, но там есть очень такой интересный твист. Директивные подходы, такие как показаны в фильме, тоже имеют право на существование, и обсуждаемый сегодня DBT, например, вполне директивен. Терапия может быть очень директивной.
Это хороший способ поглядеть в мир психотерапии, не самый конвенциональный, но интересный.
Никита: Отлично, Глеб, спасибо за ответ и спасибо тебе за беседу.
]]>Мне потребовалось много времени, чтобы впитать эту простую мысль Натаниэля Брандена, которую в наши дни часто повторяет Мэл Роббинс.
C рождения ребенок зависим от родителя во всём — еда, сон, туалет, эмоциональное состояние. У младенца нет временной перспективы, нет долгосрочных целей и ценностей, лишь сосредоточенные в здесь и сейчас потребности. Задача родителя, помимо удовлетворение сиюминутных потребностей, эмоциональной регуляции — помогать ребенку делать то, чего ему делать не хочется: убирать за собой, есть что-то, кроме десертов, умываться, работать, не ожидая моментального вознаграждения.
В идеальном мире, где родители — эмоционально взрослые люди, к моменту, когда ребенок покидает родительский дом, он умеет быть родителем самому себе: регулировать эмоции и контролировать импульсы, понимать себя и свои потребности, решать сложные долгосрочные задачи без моментального поощрения. Но идеальный мир потому так и называется, что существует только в идеях.
В реальности многим из нас приходится самим искать путь к взрослению, и путь этот часто тернист. В современном всё усложняющемся мире среда редко даёт нам готовые карты в виде устраивающих нас философии, культуры или религии.
Никто не придёт меня спасать. Мне скоро 40, и я будто только сейчас беру полную ответственность за свою жизнь. Только сейчас прощаясь с бессознательной надеждой на спасение, на случай, удачу, волшебную палочку, партнера… Для меня это не пессимистичная идея — в ней много свободы и укорененности в реальности.
Я беру ответственность за свою жизнь и я готов к тому, что путь взросления полон сложностей, откатов и разочарований. Моя ответственность — построить такую жизнь, которая мне подходит. Моё здоровье, мой фокус, мои ценности, мои достижения — моя ответственность. Быть хорошим родителем самому себе — моя ответственность.
Готовой карты для жизни у меня по-прежнему нет, но компас появился — это ценности. Но об этом в следующем посте.
]]>Расширяющее определение даёт когнитивист Джон Вервеке, профессор Торонского университета, автор фундаментального цикла лекций о кризисе смыслов, опытный практик медитации и один из первых представителей академической науки, начавших рассказывать о медитации в стенах университетов.
Джон не согласен со стандартным определением майндфулнесс. Майндфулнесс, по мнению Вервеке, это экология практик — система сдержек и противовесов, позволяющих заметить искажения в нашем восприятии реальности и скорректировать его. Эти практики увеличивают нашу способность проникать в суть вещей (инсайт) и саморегулироваться.
Он считает, что майндфулнесс включает в себя медитацию и созерцание (contemplation) — это разные практики, и, с его слов, то, что мы их объединяем, вносит путаницу.
Чтобы показать разницу, Вервеке приводит метафору:
«Я ношу очки, в оправе которых есть линзы, через которые и благодаря которым я вижу. Оправа для меня невидима — это сильная аналогия для ментального фрейминга, нашего восприятия реальности.
В медитации мы делаем шаг назад, снимаем очки и смотрим на них, чтобы понять, всё ли в порядке с линзами, не вносят ли они искажений.
Но чтобы убедиться, работают ли линзы как надо, нужно надеть очки обратно и проверить, действительно ли с их помощью я вижу яснее и глубже, чем до этого. Это и есть созерцание (contemplation).»
Созерцание — это когнитивная активность, глубокое сфокусированное мышление с устойчивым вниманием, вовлеченное и даже эмоциональное. Созерцая, мы не безразличны. Созерцание включает и мета-когнитивную часть — созерцание созерцания, мышление о мышлении.
Если мы занимаемся только созерцанием, мы может страдать от проективных фантазий, напыщенности, высокомерия, в то время как одна лишь медитация может вести к отстраненности, отказу воспринимать реальность, духовному избеганию.
Для того, чтобы быть осознанным, недостаточно только медитировать. Важно выполнять тяжелую, но включенную работу мышления.
]]>Важно: данный текст не содержит в себе медицинских рекомендаций и не может заменить профессиональной помощи.
Подход BTSF разработал Майкл Лориа (Michael Lauria) из EMCrit — американского медицинского коллектива и издательской группы, состоящей из врачей интенсивной терапии и неотложной медицинской помощи. Врачи неотложки постоянно сталкиваются с колоссальным стрессом, и без всякой пандемии. Доктор Даг Макгафф говорит про это так: «В любой солнечный день вы проходите через стеклянные двери отделения и оказываетесь в настоящем аду». Состояние паники никак не способствует принятию адекватных рациональных решений, поэтому любой врач должен уметь возвращать контроль своей префронтальной коре, мышлению, BTSF — алгоритм, который в этом помогает.
B — Breath, T — Talk, S — See, F — Focus
Контролируемый цикл дыхания работает как тормоз в ситуациях, когда адреналиновый поезд несётся слишком быстро. Контролируемое дыхание может снизить тонус симпатической нервной системы и гипоталамо-гипофизарно-надпочечниковой система.
EMCrit рекомендует «квадратное» и тактическое дыхание — вход на 4 секунды, задержка на 4 секунды, выдох на 4 секунды, задержка на 4 секунды, повторить несколько раз. Даже 2-4 цикла могут иметь заметный эффект парасимпатической активации и прервать 2 потенциально вредных паттерна дыхания: быстрое и глубокое, ведущее к гипервентиляции, и поверхностное, при котором организм не получает достаточно кислорода. Можно использовать и другие дыхательные упражнения (дыхание с удлинением выдоха или 5 breathing fingers, про которые напишу в следующем посте на канале «Опытным путём»).
Дыхание влияет даже на ясность зрения — ретина очень чувствительна к насыщению крови кислородом.
Ваши мысли влияют на ваше самочувствие, это не фигура речи, а медицинский факт. Практикуйте позитивный внутренний диалог — он ведёт к лучшей результативности (это наиболее исследованная часть всего протокола Beat The Stress Fool). Внутренний монолог может быть мотивационным (говорите себе «Я могу это сделать, я справлюсь, у меня получится»), или он может внутренним проговариванием инструкции, последовательности действий. Наше самочувствие зависит от того, как мы оцениваем ситуацию — оцениваем ли мы её как опасность. Используйте когнитивный рефрейминг — превращение восприятия конкретных негативных событий в более позитивное. Как и все элементы последовательности, этот навык нужно тренировать в по возможности нейтральных обстоятельствах, не когда вы находитесь в «красной зоне». Этот навык может быть очень сложно развить самостоятельно, так как когнитивные искажения для нас абсолютно «прозрачны», и для их обнаружения может понадобиться внешняя помощь — например, психотерапевта, работающего в подходе когнитивно-поведенческой психотерапии. Памятка по когнитивным искажениям.
Представляйте событие или процедуру. Исследования на МРТ показывают, что мозг людей, визуализирующих последовательность действий, использует те же нейронные сети, что и тех, кто на самом деле выполняет такое действие. Если вам предстоит какая-то сложная процедура (а в ситуации стресса любое действие вроде похода в магазин может оказаться сложным) — пройдите по визуализации шаг за шагом, в чёткой последовательности. Проделывайте визуализацию несколько раз, добавляя детали, в том числе и ваши собственные ощущения по поводу действий. Визуализируйте самый успешный вариант, идеальную последовательность.
Один из самых неприятных эффектов стресса — снижение способности сосредоточиться на объекте, непродуктивные размышления о посторонних темах, волнение о том, что случится, если что-то пойдёт не так. Тренировка концентрации, способности фокусироваться становится критичным. Медитация осознанности с концентрацией на объекте в этом очень сильно помогает, но можно использовать и другие способы. Внимание может быть сфокусированным и узким — как луч фонарика, или расфокусированным, широким. Для решения большинства конкретных, неабстрактных задач сфокусированное вниманием подходит значительно лучше. Для перехода в режим фокусировки врачи из EMCRIT предлагают использовать триггер — например, «Сфокусируйся» или просто «Фокус».
В зависимости от ситуации, можно использовать все элементы последовательности (дыхание — позитивный внутренний диалог — визуализации — фокус), или только некоторые из них. Как и в случае любого навыка, тренировать каждый отдельный элемент лучше в ситуации, когда потребности в навыках нет или она не очень высока. Например, позитивный внутренний монолог-инструкцию и визуализацию можно практиковать на такой простой последовательности действий, как мытьё посуды или вынос мусора, дыхание и фокусировку — в практике медитации. Анимированный GIF с «квадратным» дыханием можно сохранить в телефон и открывать его, когда захлестывают эмоции, начинается паника.
Я видел прекрасные реализации No-Code подхода со стороны пользователя — например, в сообществе Buddhist Geeks огромное количество разных процессов (уведомления, сообщество, приглашения на события, организация и проведение событий, добровольные взносы и др.) реализованы через несколько сервисов: Zoom, рассылки, календари, сервисы для сбора donation (процесс напоминания о котором тоже автоматизирован, конечно же), Mighty Networks, наверняка что-то еще. Для меня как для пользователя всё работает бессшовно и прозрачно. Все бизнес-процессы автоматизированы, для этого используется множество готовых технологий.
А видел я и ужасные реализации — например, соцсеть, ориентированную на профессионалов, которая не работает с компьютера, только в браузере мобильного устройства (хотя десктопный трафик у профессиональных сервисов вполне может превосходить мобильный). И скорее всего создатели соцсети ничего с этим не могут поделать — таково было архитектурное решение, принятое продуктовой командой, разработавшей сервис.
Я сам давно пользуюсь всевозможными сервисами автоматизации вроде IFTTT (про который писал впервые в 2011), ботами в мессенджерах, Automator на компьютере и шорткатами в телефоне. Сейчас пару дней играю с n8n — одним из самых продвинутых по функциональности сервисов для построения No-code продуктов с открытым кодом. Это конкурент Zapier и IFTTT, который ты хостишь самостоятельно. Он поддерживает десятки сервисов, webhooks и так далее.
Что я могу сказать про такой no-code? Отсутствие кода — это условность. Вместо кода вы используете элементы, которые можете настраивать, устанавливать условия их работы и логические взаимоотношения между ними. Отладка этой логики ничем не отличается от разработки. Я значительную часть времени читал документацию по API продуктов и получал к ним доступы, настраивал Docker и устанавливал пакеты, пытался получить сертификат для локального сервера, настраивал прокси и раутинг…
Если это не разработка, то это точно что-то очень недалеко от неё ушедшее: я много гуглил всевозможные ошибки и попадал в issues в Гитхабе или на StackExchange — всё то же самое, что и при написании кода. Так что отсутствие возможности просто взять и быстро поправить код руками, наоборот, начинала подбешивать. (Справедливости ради, можно настройки копировать как текст — это длинный и нудный json, который не очень весело редактировать руками, но можно, если очень захочется.) Думаю, над большими и сложными проектами через такой GUI работать значительно менее удобно, чем в текстовом редакторе.
No-code технологий сейчас стало так много, они такие разные и так по-разному изменяются со временем, что быть в курсе всего этого стека, проблемных мест и принципов качественной интеграции — это уже вполне тянет на серьезную профессию. Верю, что возможность через no-code представить за кратчайшие сроки очень рабочее приложение, и не MVP, в котором будет отсутствовать 90% ожидаемых в подобном продукте функций — это огромное преимущество для бизнеса. Но пока что это правда довольно сложно даже для людей с техническим бэкграундом. Сейчас сложно представить, что простой, скажем, дизайнер, без пары лет опыта во фронтэнд-разработке, может сесть и за пару вечеров собрать что-то сложнее телеграм-бота, умеющего отправлять стикер.
Лего, из которого можно строить современные no-code приложение, крайне разнообразно. Тут и машинное обучение через сервисы вроде Google Vision API или Amazon Rekognition, и великолепные инструменты построения гибких реляционных баз данных Airtable, где за час можно построить оптимальную для вас CRM, или CMS, или Kanban-доску, которая сразу же будет работать в продакшне для всей вашей команды, а структуру можно трансформировать налету, и стриминговые сервисы, и — скоро — какой-нибудь GPT-3 (хайп вокруг которого, кажется, все-таки преувеличен — это всего лишь модель, то, что она выдает точные ответы на вопросы, не говорит о том, что оно угрожает рабочим местам разработчиков).
А еще не покидают воспоминания о легендарном выступлении Брата Виктора The Future of Programming (слайды), где он говорит из прошлого о ненаступившем настоящем, в котором мы применяем прямую манипуляцию данными, компьютеры программируют не процедурами, а целям и ограничениями, где нет никаких API, а системы сами обучаются взаимодействию друг с другом. Пересматриваю это выступление и понимаю, на каком раннем этапе всё ещё находится наше технологическое взросление.
(А ещё хочется покряхтеть, что No-code — это как веб два ноль — ничего нового, скорее маркетинговый термин. Zapier и IFTTT существуют по 10 лет, язык визуального программирования для детей Scratch появился в 2007, многие технологии, которые сейчас называют No-Code, далеко не новые. Сейчас скорее появилось критическое количество бизнесов, реализующих подход, люди про них узнают и начинают использовать, и поэтому понадобился новый термин, который обозначает тренд массового применения этих технологий.)
]]>В конце 2017 я решил как следует изучить фотографию. К сожалению, в реальном времени своим подходом и находками я не делился. Но попробую, насколько возможно, в этом и следующих постах восстановить по памяти, как я учился, чего достиг и что понял в процессе — тем более что процесс не закончен и я продолжаю учиться. Конечно, получится не то же самое. Наша память ненадежна. Бодрящей дофамином новизны я уже не испытываю, рассказ получится не таким восторженным. Зато я могу проанализировать, что я делал правильно, а что было не очень эффективно.
Начиная занятия фотографией, я не очень хорошо понимал, чем хочу заниматься. Понимал, что мне интересна сама фотография — после смерти отца мне от него досталось несколько десятков неплохих кадров, которые немного, совсем чуть-чуть, приоткрывали дверь в его жизнь, и мне было очень жаль, что таких дверей не осталось больше. Я понимал, что мне интересен портрет и другие люди, и жизнь вообще — на этом всё, моё понимание заканчивалось. Мне было 33 года — синаптический прунинг уже давно закончился, характер сформировался, к этому возрасту многие уже закостеневают и новые сложные навыки приобретают с большим трудом.
Мне учиться всё ещё даётся легко и просто. Во многом благодаря тому, что процесс life-long learning у меня отстроен — я умею найти мотивацию, хорошо знаю английский и умею работать с информацией, пользуюсь персональной базой знаний и умею выделять главное. Когда мы начинаем учиться во взрослом возрасте, нам может быть сложно ещё и потому, что эти и многие другие метанавыки у нас или отсутствуют вовсе (например, большинство взрослых не умеет вести полезные заметки), или они атрофировались и их нужно осваивать по-новой (например, учиться абстрагировать — выделять главное, осваивать большое количество материала в сжатые сроки или интегрировать новые знания с уже имеющимися).
Как и большинство начинающих фотографов, я считал, что первый шаг в освоении фотографии — это покупка техники. Я много снимал на телефон, в какой-то момент мне стало не хватать его возможностей — в первую очередь, я понимал, что не могу снять на телефон то, что вижу глазами. Мне хотелось другой оптики и более реалистичной картинки. Как я сейчас понимаю, покупка камеры — это, конечно, важный этап, но далеко не самый главный.
Освоить технику важно и нужно, но, положа руку на сердце, фотография — не генная инженерия и не rocket science. Современная техника снимает очень хорошо даже в автоматическом режиме, а если вам нужно освоить, как работает камера, как снимать в ручном режиме, использовать импульсный свет и т.д., то вся нужная теория, даже с очень большой детализацией, точно уместится в 100 академических часов.
Фотографы часто начинают страдать от GAS — gear acquisition syndrome, синдрома приобретения оборудования. Больше мегапикселей! 6к видео! 120fps! Встроенная стабилизация! Ещё более резкие объективы! 60 raw в секунду! Но мой сегодняшний опыт показывает, что покупка техники очень редко или же никогда не приводит к прогрессу в творчестве или обучении. Если и покупать что-то, то только «из боли», использовав все имеющиеся ресурсы до предела. Как говорит в своё мастер-классе Энни Лейбовиц, возьмите 1 линзу и изучите её от и до, знайте все её сильные и слабые стороны. Ей же вторит Зак Ариас: «Купите 1 зонт и снимайте с ним до тех пор, пока не выжмете из него всё возможное».
К сожалению, я сам себе навредил, покупая больше техники, чем требовалось. Из-за этого я не разбиался как следует с имеющейся техникой, перепрыгивал к следующей. В результате у меня образовался не самый оптимальный набор техники — например, много объективов с пересекающимися фокусными расстояниями, большинством из которых я не пользуюсь (и вообще планирую продать).
Я не утвреждаю, что техника совсем не важна. Я сам, и мой семейный бюджет, немало пострадал от GAS. Сейчас моя основная камера — среднеформатная Fujifilm GFX50R. Она мне очень нравится, картинка, которую она выдаёт, естественно не сравнима с телефонным качеством, не сравнима она и с качеством другой моей камеры Fujifilm XT-2. Мне соверешенно не хочется менять GFX на что-либо иное. Но в то же время я понимаю, что Картье-Брессон снимал на камеры, которые по многим своим техническим характеристикам значительно уступали тем, что есть у нас в телефоне, и что фотографы, снимающие на более простую и старую технику, выигрывают World Press Photo и другие престижные конкурсы.
Фактически, для большинства даже вполне профессиональных задач достаточно далеко не самого нового оборудования. Фотограф Платон (см. серию документального фильма Abstract) десятилетиями снимает с одним и тем же оборудованием — плёночной камерой и нехитрыми вспышками. Многие профессиональные фотографы годами не меняют технику, пока она совсем не выходит из строя и её становится невозможно обслуживать.
Крутая техника не нужна для того, чтобы научиться самому важному в фотографии: правилам композиции, чувству цвета и прекрасного вообще, насмотренности, организации процессов, работе с людьми и командами, способности быть в нужное время в нужном месте… (список, разумеется, разнится в зависимости от типа фотографий).
Итак, важный вывод, который я сделал в первый месяц изучения фотографии — мне неинтересны фотографы про технику. Как и многие области, которые я начинал изучать, я начинал своё исследование с Ютуба. А если вы поищите на Ютубе почти любые запросы, связанные с фотографией, то именно такие фотографы (или блогеры?) собирают больше всего просмотров и интереса широкой публики. Они никак не помогают мне развиваться, а только помогают производителям техники продавать свои товары. Если ориентироваться на творчество таких «фотографов», но никогда ничего не достигнешь.
К счастью, через обзоры техники я нашёл канал The Art of Photography Теда Форбса, который, конечно, периодически делает видео с названиями вроде «Лучшие линзы 2019 года», но также публикует видео про историю фотографии и великих фотографов. Знать работы Жак-Анри Латрига гораздо важнее, чем название и количество мегапикселей в последнем флагмане того или иного японского производителя техники.
Я говорю «фотография», но что я имею в виду? Нет никакой одной «фотографии». Есть очень различные виды деятельности, существующие по совершенно разным правилам, которые используют «технологию записи изображения путём регистрации оптических излучений с помощью светочувствительного фотоматериала или полупроводникового преобразователя» (Википедия). Использовать эту технологию, как и любую другую, можно очень по-разному: есть фотография медицинская, детективная, художественная, коммерческая, предметная, журнальная, фэшн, портетная, есть журналистика, репортаж, фотоистории и ещё сотни других видов. Начиная фотографировать, хорошо бы как можно скорее определиться с направлением, в котором вы планируете работать. Я до конца не определился до сих пор, но у меня есть интересные мне направления: жанровая фотография, репортаж и студийная портретная и фэшн-съемка.
Я допускаю, что есть люди, которые приходят в фотографию, чтобы зарабатывать, и больше ни для чего. С тем же рвением и успехом они запросто могли бы продавать стеклопакеты или занимать иной социально-полезной деятельностью, но волею случая взяли в руки камеру. Это нормально и естественно, я не осуждаю такой подход. Но большинство всё-таки приходит в фотографию из интереса, по любви. Потому что нравится процесс или результат. Кстати, ничего страшного, если нравится именно процесс — например, только снимать, но не разбирать и отдавать фотографии — важно это про себя понимать и как можно раньше учиться работать с такими «бутылочными горлышками» и «слабыми звеньями» вашего процесса, автоматизируя их, делегируя или удаляя вообще.
В подходе Zettelkasten мне очень понравилась идея о том, что нужно следовать за своим интересом во всём, включая научную работу. И свой интерес нужно подпитывать. Создать условия для его насыщения и развития.
Мне очень хорошо запомнился совет из книги "Правила мозга« — если вы хотите поддержать увлечение ребёнка, сделайте всё, чтобы это было просто. Если ребёнок интересуется динозаврами, весь дом должен быть посвящен динозаврам. Пусть весят плакаты, лежат энциклопедии, на холодильнике наклейки и магниты с диназаврами. А когда интерес пропадает — всё это можно убрать.
Хоть я уже и не ребёнок, я создал для себя среду, которая подпитывала мой интерес. Я нашёл классные каналы в Ютубе и узнал про выдающихся людей в этой области — не только фотографов, но и вообще прекрасных homo sapiens. И они тоже стали подпитывать мой интерес. Я купил несколько фотокниг (они почти всегда большие и дорогие, поэтому много не купишь), купил несколько фотографий хорошего качества (Magnum Square Prints), и я много смотрел курсов, документальных фильмов, интервью (несколько источников предложу). Я подписался на огромное число фотографов, агентств и журналов в Инстаграме — чтобы развивать насмотренность. Из-за свойства нашего ума предпочитать обычное и привычное, я следил за тем, чтобы в ленте было минимум «технических» фотографов, формалистов, которым важно только максимально точно воспроизвести формы, но которые не заинтересованы контекстов, сюжетом, художественным эффектом.
Я сделал всё, чтобы я мог делать что-то, связанное с фотографией, каждый день. Даже если я сильно уставал, я садился вечером и полупассивно смотрел видео — для этого как раз очень неплохо подходит Ютуб, где часто фактическая нагрузка видео не очень высокая, но есть достаточно полезной информации и production value — это просто приятно смотреть.
Разумеется, я всегда держал наготове технику — практически всегда и везде я носил фотоаппарат с собой. Первое время я сознательно снимал даже полную ерунду — моя фотография, пожалуй, стала хуже, чем была до приобретения камеры. Я сразу же стал учиться снимать в ручном режиме (кстати, сейчас я во всех случаях, кроме студии, снимаю в полуавтоматическом режиме — и всем советую, в комбинации с компенсацией экспозиции получается очень надежно). Чтобы научиться снимать в ручном режиме, нужно было много тренироваться — и я тренировался. Я снимал несколько сотен кадров почти каждый день. Конечно же, почти всё шло под нож (и создавало проблемы — всё это нужно было разбирать и обрабатывать), но, как говорит Максимишин, если есть вопрос, сделать кадр или не сделать — то ответ всегда: «Сделать». «Цифра» практически ничего не стоит, что для оттачивания навыков и видения очень хорошо. Я убежден, что учиться сейчас лучше — точно бюджетней — на цифре, кто бы что ни говорил про плёнку.
(Продолжение следует.)
]]>Существует огромное количество медитативных практик, и, как может полезна любая физическая активность, любая медитативная практика может быть полезной в той или иной степени. Но в каких случаях определенная практика будет эффективнее других?
Команда доктора Джеффа Тарранта, занимающегося изучением медитации и разработкой нейромедитационных протоколов, разделяет все практики на 4 типа (по паттернам работы мозга, задействованным областям мозга, целям и задачам):
Намеренное направление внимания и когнитивных процессов. Вы удерживание внимания на объекте, когда ум отвлекается, вы замечаете это и возвращаете внимание к объекту. Самая базовая практика — наблюдение дыхания, или, к примеру, повторение мантры. В таких практиках мы приучаем ум концентрироваться.
Безоценочное присутствие в настоящем моменте. Вы наблюдаете за своими непосредственным опытом: возникающими ощущениями, эмоциями, звуками, вкусами, запахами, визуальным рядом и мыслями, не пытаясь их изменить, оттолкнуть или задержать, не создавая по поводу возникающего опыта историй.
Пространственно, расширенное осознавание. Многие, думая о медитации, представляют как раз такое состояние — пустой или тихий ум. Это всего лишь один из видов медитации, он полезный, но не единственный.
Чувство дружелюбия и сострадания к себе и другим. В эту категорию входят практики любящей доброты (метта), но также практики благодарности и прощения. Такие практики включают активацию определенного эмоционального состояния и создание намерения передать это состояния другим. Такая практика, как и майндфулнес, также включает элементы фокуса, но всё же отличается.
Фокус:
Задачи: уменьшить склонность к отвлечениям, улучшить фокус, увеличить ментальную стабильность.
Состояния, при которых подходит практика: СДВГ, некоторые формы черепно-мозговых травм, активная депрессия, проблемы с памятью.
Майндфулнесс:
Задачи: научиться отпускать, спокойно присутствовать в настоящем моменте.
Состояния: стресс, тревожность
Открытое сердце:
Задачи: улучшить настроение, повысить эмпатию и чувство благодароности, научиться видеть мир с точки зрения других людей.
Состояния: неактивная форма депрессии, горе, чувство обиды, неприязни и разочарования
Тихий ум:
Задачи: повысить непривязанность, «приглушить» внутренний диалог, развить нестремление и спокойную внимательность.
Состояния: хроническая боль, аддикция, расстройства пищевого поведения.
Институт нейромедитации Джеффа Тарранта даже разработал тест (на английском), ответив на вопросы которого, вы получите рекомендации по подходящему для вас типу медитации (для меня, впрочем, тест оказался не очень полезным — фокус и майндфулнесс мне рекомендовали с почти идентичной вероятностью).
Должен добавить, что разделение это довольно условное и часто для решения одной и той же задачи могут подойти разные практики. Например, майндфулнесс может быть очень эффективен в работе с пищевыми расстройствами и зависимостью, так и с хронической болью — развивая безоценочность, мы не избавляемся от боли, но меняем своё отношение к ней. Практикуя медитацию осознанности, мы обязательно работаем и со склонностью к отвлечениям и в той или иной степени развиваем фокус.
В зависимости от исходного состояния, та или иная форма практики может быть более доступной, пусть и не самой эффективной: при синдроме дефицита внимания и гиперактивности самый полезный тип практик — это фокус, но он же и самый сложный. Может быть проще начинать с открытого мониторинга, постепенно добавляя и изменяя пропорции практик на фокус.
]]>С каждым обработанным куском контента мне нужно сделать следующее:
Длинные тексты читать с экрана компьютера, телефона или планшета мне не нравится. Я люблю углубляться в параллельные ветки исследования, гуглить термины, людей, ходить по ссылкам и вообще забывать про исходный текст. Гораздо лучше для работы с длинными текстами подходит Киндл — электронные чернила, неяркий экран, приятная типографика и никакой многозадачностм. Основная проблема Киндла — в него неудобно закидывать тексты, и неудобно доставать их оттуда. Сейчас мой флоу выглядит так:
В подборках сервиса cofflr после каждой статьи подставляется QR-код с адресом, который легко добавить в закладки или TheBrain
Подборки после прочтения из Киндла удаляю. Самим сервисом Pocket фактически не пользуюсь — только как транспортом между вебом и Киндлом.
]]>Классное и очень обстоятельное видео-эксплейнер, рассказывающее про практики благодарности, выпустил канал Kurzgesagt (в видео есть русские субтитры), а вот исследования, которые авторы использовали в процессе создания ролика (к процессу они подходят очень обстоятельно).
Чтобы вести дневник благодарности, никакие специальные инструменты не нужны, но авторы Kurzgesagt сделали физический дневник, который основывается на исследованиях и помогает втянуться в практику. Другая известная версия дневника благодарности — 5 minute journal, физический ежедневник и приложение (платное) — им я какое-то время пользовался, и хорошо оно тем, что умеет отправлять уведомления, но в остальном довольно бесполезно, то же самое можно делать и в блокноте, физическом или цифровом.
Кстати, есть и параллельные исследования, которые показывают, что для общества более полезно отмечать не только то, за что благодарны вы, но и всё то, что вы делаете для других людей — это повышает не только самочувствие, но и стимулирует просоциальное поведение (например, значительно повышает взносы на благотворительность).
Наблюдайте, как жизнь становится полнее и радостнее — это возможно!
]]>Запись видео:
Видео на Ютубе — в описании доступна навигация по моему рассказу и дискуссии.
Zettelkasten — система работы со знаниями, которую разработал немецкий социолог Никлас Луман. Луман, не так широко известный за пределами социологических кругов, был чрезвычайно продуктивным ученым, написал 77 книг и около 400 научных статей, за 30 лет разработал системную теорию.
Но интерес у самых широких кругов наших соотечественников он вызывает не своей работой, а подходом к работе со знаниями. Всю жизнь Луман вёл систему карточек, которую называл картотекой (zettelkasten). Каждая карточка содержала:
Карточки имели физические ограничения, поэтому если мысль не удавалось сформулировать так, чтобы она вмещалась на одну карточку, можно было завести ещё одну, связав с исходной. Карточки сортировались не по алфавиту, а по номерам (которые никакого значения не имели). Если вкратце — то это вся система, которая позволила её автору быть чрезвычайно производительным. Луман называл свою систему не просто базой знаний, а собеседником.
И именно эта производительность вызывает свежую волну интереса сейчас — ведь при помощи компьютера реализовать такую систему гораздо проще. Популяризовать подход Лумана помогла книга Сонке Аренса How to Take Smart Notes: One Simple Technique to Boost Writing, Learning and Thinking. Автор одним из первых описал метод Лумана на английском — до этого большинство знаний об архиве великого социолога, как и сам архив, были доступны только на немецком. Вот неплохой конспект книги на русском — там изложены основные принципы создания карточек.
Очевидно, если систему можно реализовать на бумаге, её точно так же, а то и эффективнее, можно реализовать и на компьютере. Инструментов, которые тем или иным образом помогают построить свою картотеку именно по методу Лумана, достаточно: The Archive, модный, но дорогой Roam Research, новый редактор Obsidian (который называют «младшим братом» и который, наподобие TheBrain, позволяет визуализировать взаимосвязи между вашими заметками, а также поддерживает «обратные ссылки» — то есть показывает те документы, которые ссылаются на текущий документ), Zettlr, который больше заточен под академическую работу и содержит в себе прекрасные инструменты для работы с цитированием, или, например, разработанный в MIT Remnote, который не только позволяет сохранять знания, но и возвращаться к ним, используя интервальное повторение. Реализовать систему можно и в любом текстовом редакторе - Энди Матущак, чья реализация заметок онлайн достойна отдельного упоминания, пользуется Bear, кто-то реализует систему в iA Writer, а кому-то хватает org-roam, надстройки над Emacs.
Я пробую многие из этих инструментов, но для себя понял, что хоть инструменты и важны, они — не главное, а главное непосредственно мышление. В случае карточек Лумана — важно, как сформулированы записи, как они связаны друг с другом, а не то, на какой бумаге и каким карандашом они написаны, в картонной лежат коробке или деревянной. Поэтому я склоняюсь к тому, чтобы интегрировать Zettelkasten в «Брейн» — возможно, для этого нужно начать пользоваться встроенными в него заметками, чем я до сих пор почти не пользовался, но самое важное — это приучить себя абстрагировать, вычленять сущностное и отбрасывать детали, работать с концепциями, а не фактами, которые сами по себе чаще всего бесполезны.
]]>Я куда только за почти 20 лет в интернете не писал, но канал в Телеграме — самое волнительное медиа для меня как для автора. В нём one-to-many потоки перемешаны с очень личным, интимным пространством общения.* По умолчанию все сообщения там — это push, заявка на моментальное внимание читателя. Не могу не отделаться от мыслей о том, насколько уместно время, в которое я отправляю посты. Надеюсь, все мои подписчики все каналы сразу же мьютят — я всегда, когда можно, переделываю push на pull. «Лента» не алгоритмическая, как в старые добрые времена, кто обновился — тот и первый. И ещё это непривычное отсутствие интерактивности — читатель может ответить на сообщение, разве что отписавшись: ни лайков, ни комментариев, как на статичных сайтах без гостевых; хорошо хоть счётчик просмотров есть. Угадываю реакцию только по оффлайновым разговорам.
* Помню, что пространственные метафоры про медиа — признак цифрового неофитства, но тут они уместны, я ощущаю чаты если не как «место», то как облачко в ноосфере — всё равно это «где-то».
Пытаюсь вспомнить, как и почему из моей жизни стало исчезать музыкальное творчество.
В 20 лет я легко мог просидеть целый день, а то и ночь, сочиняя, а вернее конструируя музыку. Это был почти бесконечный процесс — как ремонт, его можно было только остановить, но не закончить. Я уставал, под утро экспортировал wav-файл на рабочий стол, а на следующий день чаще всего начинал делать новый. Набросков были десятки, большинство я никогда не доводил до конца, они так и почили вместе с умершими жесткими дисками. Конечный результат мне редко нравился — чаще мне было за него стыдно. Стыд, пожалуй, был убийцей творчества номер один — невозможно вечно заниматься чем-то, что приносит тебе не удовольствие, а негативные эмоции.
Я был слишком фиксирован на саунде — мастеринг я делать не умел, и всё время беспокоился, что звучит моя музыка как-то не так. Коллеги-музыканты только и говорили, что о звучании. Помню бесконечные бесплодные треды о сэмплах, сиквенсорах, компрессорах, плагинах. Дебаты о цифровом и аналоговом звуке. Идеи обсуждали гораздо меньше, а именно их стоило бы развивать.
Я плохо переносил критику, неважно чью — а критиковать мы любим. Только культуры конструктивной обратной связи не хватает. Лишь в единичных случаях коллеги и слушатели могли донести критику в корректной форме — это тоже не способствовало получению радости от процесса.
Поздновато я услышал слова Айры Гласса о том, что самое ценное, что есть у творческих профессионалов — это вкус. То, что мы делаем первые годы, обладает потенциалом, но часто выходит недостаточно хорошим. Не видя быстрого результата, многие, как я, бросают. А надо продолжать.
Если бы я начинал заниматься музыкой сейчас, то я бы использовал самые простые инструменты: писал бы на айфоне, собирал бы в бесплатном аудио-редакторе. Про звучание начинал бы задумываться не раньше, чем был бы доволен смыслом. Я бы обязательно наблюдал за тем, какие эмоции я получаю от процесса. Поискал бы поддерживающее сообщество, или создал бы такое сам. Треки рассматривал бы как проекты, начинал с идеи, настроения, плана. Готовые композиции упаковывал бы в LP и альбомы. Не ждал бы быстрого результата, а продолжал бы писать, развивая вкус и мастерство. С удовольствием.
Выходит так: сила вола — не конечный ресурс, её вообще не существует, как и «истощения эго». Если есть что-то вроде силы воли, то это скорее эмоция, которая приходит и уходит. У тех, кто верит в существование силы воли, она действительно может «закончиться».
Зато, кажется, теория самовосприятия верна: мы наблюдаем за своими действиями, как за действиями других людей, и на их основании делаем выводы о том, что мы чувствуем и какими качествами обладаем.
И поэтому чтобы начать что-то делать… нужно начать это делать. Устранить препятствия, создать подходящие условия и умолчанию — и просто делать раз за разом. Делать, даже если это кажется неестественным. Делать каждый день, не пропуская ни разу — чтобы не было необходимости лишний раз решать. Начинать с малого, при необходимости наращивать интенсивность, углублять качество — но главное делать.
И тогда самый важный человек в нашей жизни, о котором мы то и дело забываем — наш завтрашний «я», обернется на нас сегодняшних и поймет: делать — я это могу, это про меня, это и есть я.
Люди прокрастинируют по многим причинам, в том числе из-за страха. Кроме очевидного страха неудачи, есть ещё и подсознательный страх… успеха. Если делаешь что-то хорошо, к тебе могут начать предъявлять повышенные требования. Начнут замечать — а значит завидовать, обсуждать, дразнить, обвинять. Успех — выход из равновесия, и нужно перестраивать всю систему. Завтратно это, хлопотно. Пока неокортекст фонтанирует образами счастливого будущего, части подревнее охраняют от резкого изменения любых переменных, охоты за «журавлями в небе». «Как бы чего не вышло». Вполне адаптивный эволюционный механизм.
Игры хороши тем, что напоминают: есть правила и те, кто их соблюдают. Есть те, кто жульничают в рамках игры, есть те, кто, выходят за рамки, чтобы жульничать в игре, и те, кто выходят, чтобы быть вовсе вне игры — потому что придумали новую или просто заскучали.
Чтобы хорошо играть, лучше перестать глядеть слишком далеко за пределы своей роли. Когда масштаб становится слишком большим, фигурой трудно управлять, детали исчезают, а с ними чувства — вместо актёра не сцене по реконструкции ползает едва различимый оловянный солдатик. Иммерсивность — только в масштабе 1 к 1.
Помнить, что сам играешь — нужно, покуда это не отвлекает. Иначе, увлекшись осознанием многослойности своего положения, легко позабыть слова. А то и споткнуться, наступив на полы своего костюма. Хуже — не услышав предупредительного выкрика «Головы», ощутить на себе вес штанкетного подъема.
Здорово побеседовали сегодня с Виктором Ширяевым про практику. Витя напомнил важную вещь — в медитации, как и в любой другой деятельности, нужно часто, лучше приступая каждый раз, отвечать себе на вопросы: что именно я сейчас делаю и зачем я это делаю. Вопросы простые и очевидные, но, увы, лично я нагонял сотни «подушкочасов», не имея них ответов. Без них сложно фокусироваться, оценивать результат, следить за прогрессом. Буду делать их частью каждодневной практики.
Всё время что-то заканчивается, и, начинаясь, начинает заканчиваться. И неясно как лучше — жить, будто концов не существует, с удивлением опоминаясь на стыках (как уже понедельник-осень-сорок), или примечать, праздновать, оплакивать каждое видимое движение Калы.
(Забвение — не наш метод. Праздную и оплакиваю свой 12220 циркадный цикл.)
Благодаря мелким деталям понимаешь, насколько привык жить иначе. Метро глубже, троллейбус без турникета, но с кондуктором, архитектура по-прежнему лучше, целые улицы обросли приятными ресторами и кофейнями, почти все из них забиты. Город молодых, незнакомых, других. Жизни стало больше. Начинаю видеть глазами чужака, чем Петербург так восхищает приезжих, хотя не перестаю быть местным. В иных кварталах знаком каждый дом, про каждый двор можно вспомнить что-то личное. Замираю иногда от неожиданной красоты — а вот этого я не видел, не замечал, уже забыл. Таким, как сейчас, я люблю его: сырым, блестящим, облетающим, полупустым, немного пьяным.
Прелесть данного себе обязательства выдавать по текстику каждый день — садишься и думаешь. Одну мысль, другую, третью, увязываешь. Не увязывается, разваливается, и ты борешься с искушением зачерпнуть из кэша уже продуманного по теме — открыть поисковик. Но это уже не думание, а исследование, а там и прямая дорога от создания к пассивному потреблению. А задача-то себе поставлена думать — как минимум обнаруживать невидимые связи, как максимум — создавать новые узлы, до сих пор не существовавшие. Такого созидания совсем немножко получается — ведь если не из гугла, то уж из собственного кэша зачерпнешь обязательно, а в нём-то тоже по большей части чужое хранится. Это разделение на своё-чужое, конечно, иллюзорное: мы сильнее, чем нам кажется, вращены в социо-культурно-экологический контекст, и не разберешь, где начинается одно и заканчивается другое. Но ведь не хочется быть просто посланником, рабочим муравьём, переносящим сигналы из одной части ноосферы в другую. Хочется если не алхимических трансмутаций смыслов, мировоззрений, так хоть нормальных таких, школьного уровня, химических реакций. А над ретортой — какой-никакой «ты».
Удивляюсь, как я в юности хоть что-то мог выбрать. Постоянно сомневался в выборе: работы, видов творчества, места для жизни, женщин, языков программирования, хорошего гротеска. Иные выборы делал уже просто потому, что нужно было что-то выбрать — иначе выбор делался бы сам собой, а ни к чему хорошему это не приводило. Со временем выбирать стало легче: критериев стало больше, лучше понял, что нравится, а что нет, понял, в каких состояниях выбор лучше откладывать, а когда выбирать быстро, опираясь на предыдущий опыт, эвристики и заготовки. Но выбор — как повседневный, так и высокоуровневый — как был, так и остаётся крайне энергозатратным занятием, и я, как и большинство людей, терпеть не могу, когда его слишком много. Помогать выбирать могут фреймворки (ценностные, например), понимание вероятностей и математические формулы… надо только подходящие выбрать.
Каждый раз, возвращаясь к воспоминаниям, мы их модифицируем. Процесс воспоминания — это не воспроизведение видео, не открытие файла с жёсткого диска, а реконструкция. В американских судах, например, к показаниям свидетелей стали относиться аккуратней — бывали случаи, когда они, под давлением судей и других свидетелей, постепенно меняли свои показания на противоположные, при этом пребывая в полной уверенности, что так всё и было.
Я своей памяти не доверяю — часто реконструировать приходится не подсознательно, а вполне осознанно: по косвенным признакам, близким по времени событиям и другим вспомогательным средствам. Поэтому я многое фиксирую — записываю основные события дня, веду 5 minute journal, фиксирую потенциально связанные со здоровьем данные. И делаю до нескольких десятков фото в день. Фото совсем изменили ландшафт моих воспоминаний — чем проще их делать, тем больше я их делаю, а сервисы вроде Гуглфото заботливо напоминают о том, что происходило в это же время несколько лет назад. Что делает фото с восприятием «здесь и сейчас» — вопрос отдельный, кажется, что сильно опосредует, но вот основанной на фактах реконструкции помогает. Чувствую, что годы, когда документация стала ежедневной, лучше мной интегрированы — но в причинах этого могу ошибаться, всё-таки они и просто более свежие. В прошлое, часто неконсистентное, заныривать сложно — это точно не сёрфинг «по волнам моей памяти», а скорее бурение. Когда нахожу давно потерянные фотографии, которые, казалось, хорошо помнил, обычно удивляюсь. На них всё не такое, как в воспоминаниях: обстановка, предметы, люди. В тёмной шахте на секунду вспыхивает свет, но порой вносит больше смущения, чем ясности.
Фрунзенская набережная, вид на Парк Горького, 2006 г. Фото: Глеб Калинин
У нас есть много причин забывать о том, что мы имеем. Мы быстро живём, у нас много забот, жизнь может быть не так легка, как нам бы хотелось. Мы не выбирали, где родиться, и родиться ли вообще — но теперь выбираем каждый день жить. Никто не гарантировал справедливости, везения, успеха. Но много поводов удивиться и быть благодарным миру. Этот мир существует, и в нём есть красота. Он сам — крайне маловероятная система потрясающей сложности, в которой хаоса не больше, чем порядка и равновесия. В этом мире нам невероятным образом повезло жить. Мы в этой системе, пусть и орудуя, как слон в посудной лавке, умудряется преуспевать. У человечества ещё очень много сложных проблем, от экологии до неравенства, и мы медленно продвигаемся к их решению. Но мы всё ещё один из самых успешных видов на Земле, если не по численности, то по способности влиять на планету в своих интересах. Возрадуемся этому балансу, пусть временному и хрупкому. Счастье — это что-то, что мы создаем своим вниманием.
Фото: Глеб Калинин
Счастье — это постоянный активный выбор, это действие. Это не состояние, которое возможно исключительно в благоприятных условиях. Счастье — это глагол. Благодарность — один из возможных шагов к счастью. Практикую благодарность с начала года. Это требует усилий, особенно если какие-то неприятные события перетягивают на себя внимание. Но что-то хорошее происходит каждый день, и видеть это, не давать негативному фокусу заслонить радость — искусство, которое я пытаюсь в себе взращивать.
В детстве я иногда замирал, глядя куда-то в угол, под потолок. Глаз постепенно расслаблялся, теряя фокус. Я ни о чем не думал. «Я» куда-то исчезало, будто вся сложная машинерия, поддерживающая его функционирование, внезапно остановилась. Становилось тихо. Я просто был, но не был способен осознавать своё существование. В какой-то момент становилось как-то не по себе — и высшие функции постепенно начинали возращаться: я свдигал глаза, фокусировался — и из расплывчатого пятна выплывали знакомые очертания обстановки. Я шевелился и начинал думать, где же это я был эти предположительно несколько минут.
«Зависнуть» похожим образом можно, например, долго повторяя одно и то же движение — мозг либо отвлекается на мысли на поверхности, либо уплывает в глубокие процессы. Такое состояние «зависания», лёгкого транса противоложно осознанности — и достигать его специально я бы не стал. В нём нет воли и внимательности, присутствия в моменте. Но оно здорово демонстрирует состояние без ощущение «я», которое возможно и при полном присутствии осознования.
Осознанность — это создание пространства для творчества. Когда что-то видишь, понимаешь в деталях, можно начать с этим чем-то творчески, а не автоматически, взаимодействовать. Не из паттернов, привычек, эмоциональных реакций и страхов, а спонтанно, интуитивно, в полной открытости.
Фото: Глеб Калинин
Творчество начинается с активного видения: мы видим объект как он есть, по возможности осознавая свои контексты, искажения, ограничения, влияющие на непосредственное восприятие. Осознанность даёт место выбору, как реагировать на стимул — например, поддаться ли эмоциональной волне, или, зная свои паттерны, подождать, пока она спадёт, и отреагировать из другой позиции и состояния.
Обнаружил, что один привычный сенсорный опыт может быть связан с другим, совершенно новым. На последнем занятии по гаге, где в качестве саундтрека обычно звучат знакомые по занятиям, но не по жизни пьесы, заиграл вдруг Арво Пярт, в своё время слушаный-переслушаный, связанный с далеким периодом жизни и немного эмоционально-заряженный. Но никаких двигательных ассоциаций у меня с ним нет — танцевать под неоклассическую музыку мне никогда не приходило в голову. Какое-то движение во мне уже было до начала пьесы, и я его продолжил, наблюдая, что меняется. Продолжал осознанно выполнять инструкции. Пьеса звучала до боли привычно, но и как-то по-новому тоже — теперь появлялись синестетические связка звуков с движением. Интересно, что музыка бывает очевидно не создана для телесного взаимодействия — она для души или ума, но это не значит, что взаимодействие в движении с ней невозможно.
Осознанность бывает интеллектуально-традиционной и опытной. Первая — всё, что мы получаем из народной мудрости, в советах близких, из книг, из философии, из науки, из собственных размышлений. Это — способность выявлять причинно-следственные связи (в доступных тебе масштабах), считывать, интегрировать и поддерживать морально-этический фреймворк, а главное — действовать консистентно. Вторая — из практики: однонаправленного сосредоточения, молитвы, простираний, гуру-йоги, аскезы, взаимодействия с тяжелыми людьми, из болезней, столкновения с жестокостью и серьезными ограничениями, из психоделического опыта, из потерь, из психотерапии.
И важны обе. Плохо быть запертым в голове и абстрактных конструкциях, имея прекрасные карты никогда не хоженных территорий, но также плохо быть идеальным исполнителем практики без попытки понимания себя и своих действий в глобальном контексте времени, экологичности, без поиска оптимального способа жить то время, что у нас есть.
Хорошая система развития должна развивать обе.
Мы живём в мире прописанных правил, в мире, придуманном задолго до нас. Правила меняются, и довольно быстро, и даже усилиями одного человека (Жанна д’ Арк, Петр I, Наполеон, Ганди, Мартин Лютер Кинг) — но на это нужно положить жизнь. В основном люди согласны с тем, какие правила установлены. Некоторые из правил могут быть неудобными, но в основном не запрещают слишком многого (ситуация хуже в тоталитарных странах), и взамен гарантируют какую-то безопасность и стабильность, преемственность правил.
Из системы правил нельзя выключиться, не привлекая к этому огромные усилия: всё в мире людей направляет, подсказывает, говорит, как делать, а как нет.
Например, система стола и стула диктует физическую позицию, в которой мы проводим большую часть дня: еда, транспорт, работа, отдых. Никакие традиционные общества не обнаруживают себя сидящими на стульях до пришествия европейцев, и в восточных странах сидение на полу и небольших предметах — от подушек до тронов — имеет множество форм и форматов. Европейцы же считали любые другие виды сидения нецивилизованными и неизменно приучали аборигенов к сидению на стуле.
Это небольшое эргономическое решение накрепко прошито в культуре, уже никто не помнит почему. Выросли многие поколения людей, умеющих сидеть только так. Детей сажают на стульчики и по возможности быстро приучают сидеть за столом — чтобы вписываться в стандартный дизайн жизни западных цивилизаций.
В несовместимой культуре сразу становится видна собственная ограниченность и форматность, в таких небольших вещах, как расположение выключателей, устройство туалетов и способах перемещения в пространстве. Конечно, ни у одной из культур нет исключительно правильных решений — хотя есть очевидно более эффективные и эргономичные. Якобы универсальные конвенции следовало бы пересмотреть. Уверен, как в дизайне эффективных самолетных перегородок, в дизайне чего угодно в будущем смогут помогать нейронные сети.
Я люблю поразмышлять о привычках, паттернах, ярлыках, которые мы часто бессознательно используем. Однако, совершенно очевидно, что они необходимы. Мы — медленные вычислительные машины. Нам легко даются сложнейшие вычисления, связанные со зрением, распознаванием образов, совмещению и интерпретации нескольких сенсорных потоков, да ещё и с какой-то психологической деятельность. Но нам хуже даются сложные операции с абстрактными концепциями вроде формальной логики, философии, этики, да и просто извлечение из памяти длинных цепочек фактов и концепций. Особенно, если за оперирование абстракциями нам не платят. Нам выгодно пользоваться заготовками: представлениями о том, что такое хорошо, а что плохо, предпочтениями в музыке, знанием пары вариантов того, как провести вечер пятницы. Некоторые такие заготовки действительно спасают, они — помощь завтрашнему «я».
Первый человек, к которому нужно вырабатывать сочувствие и эмпатию — это завтрашний «я», этот идеальный человек, который всё сможет, успеет, вспомнит — то есть, позаботится о делах, желаниях и мечтах человека, которого уже нет.
Помню, как я постепенно стал класть вещи в одни и те же места, и какое чувство благодарности самому себе я испытывал, когда находил их там, где рассчитывал. А всего-то нужно было выбрать места для часто перемещаемых вещей и последовательно их использовать. Благодарность порождает желание повторять такую простую заботу о себе в будущем, создает добродетельный круг самоподкрепляющейся привычки.
Привычки трансформируют жизнь, и могут оказаться эффективнее любых спонтанных озарений и инсайтов — хотя последних хорошие привычки способны иногда провоцировать.
Много думаю и говорю про открытость, но ведь и бесконечная открытость не есть хорошо. Закрытость тоже необходима — чтобы принимать хоть какую-то форму и поддерживать целостность, нужны границы. Чтобы не сдуло ветром, не смыло водой. Наверное, важен материал, из которых строишь границы: бетонная это стена, или что-то органичное, меняющее форму, пропускающее свет и воздух.
Поиск себя, своего пути — процесс творческий. Если в жизни есть творческая свобода, мы переопределяем, пересоздаем себя всякий раз, когда меняемся мы, наши обстоятельства и возможности. Никто не обещал, впрочем, что это легко. Творческое пересоздание себя — это навык, который нужно целенаправленно развивать: искать вдохновение в невдохновляющей действительности, и работать, когда его нет, что бывает куда чаще.
Про то, что люди, с которыми мы проводим время, влияют на нас чуть ли не больше всего остального, известно давно. Этот факт отражен в языке («с кем поведешься, от того и наберешься», «скажи мне кто твой друг и я скажу кто ты») и, например, в рекомендации всех религий проводить время с другими верующими и практиками. Наука это знание тоже провалидировала — к примеру, неуйроученый Моран Серф из Северо-Западного университета утверждает, что кратчайший путь к счастью и уменьшению стресса — проводить время с правильными людьми. Находясь рядом с людьми, которые воплощают качества, к которым мы стремимся, мы сонастраиваемся, копируем поведение и принимаем такие же решения. Работает, разумеется, и в положительную, и в отрицательную сторону.
Поэтому вредно работать, а тем более жить с циниками, хамами и брюзгами — придется прикладывать усилия, чтобы не превратиться в такого же. Поэтому важно давать обратную связь и пытаться изменить токсичное поведение — но, разумеется, делать это нетоксично, что уже само по себе целая наука, которой владеют немногие.
Благополучие и чрезмерное потребление идут рука об руку. Увы, мы редко задумываемся о причинно-следственных связях и устройстве систем, которые делают эти излишества возможными.
Самый наглядный пример — переедание. Это поведение, проигрышное для всех: систематическое переедаение ведёт к ожирению, которое в свою очередь связано с общим ухудшением состояния здоровье и огромным числом метаболических заболеваний; мы тратим больше собственных ресурсов: денег, энергии, затраченной на пищеварение, времени и усилий, требуемых для нейтрализации негативных эффектов переедания (часов в спортзале, денег на лечение и так далее). Лишняя еда должна быть как-то произведена — на это затрачиваются конечные и не всегда восполняемые ресурсы планеты, и чем выше на эволюционной ступени находится наш будущий ужин, тем больше этих ресурсов требуется.
Но, как очень метко заметил Робб Вулф, из разговоров про еду нужно исключать любое морализаторство. Мы — победители эволюционной гонки, и мы выжили во многом благодаря тому, что эффективно умели находить, отвоевывать и отправлять в себя без промедлений любую еду. Просто за последние несколько сотен лет условия очень сильно изменились, добыча в большинстве мест на планете стала гораздо более простой и менее трудозатратной. Еда была и остаётся одним из самых доступных, легальных способов быстро — и чаще всего без моментальных последствий — получить удовольствие. А тут ещё супернормальные стимулы: текстуры и спецэффекты, бесконечное разнообразие вкусов, более сладких, соленых, кислых, острых — будоражащих, привязывающих, совсем не таких, к каким нас готовила природа, взламывающих наши поведенческие паттерны.
Поэтому самобичевание, связанное с неугодным пищевым поведением, стоит отбросить. А сосредоточиться, по-моему, нужно на другом:
Число Данбара: 150. С таким числом людей мы способны поддерживать сколько-то функционирующие отношения. Таков был максимальный размер первобытных групп до того, как люди стали строить из себя мегамашины и объединяться в воображаемые, а не существующие в одном времени и пространстве сообщества. 150, и дальше люди перестают быть в полном смысле людьми — они становятся группами, картинками, ячейками, буквами, байтами. К большим группам невозможно испытывать эмпатию, чуть легче — симпатию, и уж точно никаких сил не хватит на социальный груминг, если вы не профессиональный нетворкер или политик.
Сейчас у меня 1748 «друзей» на фейсбуке — с большинством я знаком шапочно, кого-то вряд ли вспомню, кто-то — виртуальный «френд», с которым мы не пересекаемся ни виртуально, ни реально — мы просто зачем-то взаимно накручиваем друг другу счетчики. Есть в этом списке даже несколько человек, которых больше с нами нет. По Данбару, шансы когда-либо иметь значимые социальные отношения у меня меньше, чем с 1/10 от общего числа «друзей». Но число действительно тесных, значимых связей — активных или замороженных — ниже в разы. И иногда мне жаль, что это так — мне нравится отражаться в других и других отражать, и чтобы в зеркалах друг друга мы были не блёклыми точками, а красочными, объемными фигурами с тысячами деталей — какими являются абсолютно все люди. Но потом я вспоминаю, что быть зеркалом — тяжелая порой работа, и тогда я становлюсь почти счастлив тем, что есть.
Забавно наблюдать собственные стереотипы: ожидаешь предсказуемую связку hardware+software, а в этом мире она уже работает далеко не всегда. Люди той или иной этничности могут быть прошиты совершенно непредсказуемой комбинацией языка и культуры, или сразу же множества языков и культур. Впрочем, по hardware через какое-то время тоже станет невозможно что-либо предсказать: намешаемся, гомогенизируемся, уровняемся везде, кроме самых хорошо огороженных точек планеты вроде Северной Кореи, у которой, впрочем, наверное мало шансов в тысячлетней перспективе.
Ум хорошо понимает необходимость жить в месте с высокой экономической и культурной активностью, а тело отчаянно не согласно с такой отдаленностью этого места от экватора. Мы хорошо адаптировались (хотя в последние века миграция, пожалуй, слишком ускорилась и на адаптацию не всем хватило времени), но почему-то тепло и первобытная праздность — а ведь первобытный человек не только боролся за выживание, но и проводил много времени во взаимном груминге, играх и отдыхе — так резонируют с нами, северными.
Есть несколько упражнений, которые позволяют здорово переворачивать взгляд на проблему. Почему-то про них очень легко забывать. Возможно, потому, что они, как многие инструменты саморазвития, не слишком-то приятные.
Связка между стимулом и реакцией обусловлена как нашей физиологией, так и опытом, но она не неизменна. Мы все можем научиться ощущать мгновение осознания между стимулом и реакцией, и это мгновение даёт нам возможность выбирать: как действовать и действовать ли вообще.
Одно из упражнений, помогающих менять реакции — всякий раз, когда тебя кто-то раздражает, напоминать себе, что раздраешь себя ты сам. Что есть внешнее событие — и есть моя на него реакция, которая может быть любой и сильно зависит от контеста. После этого исследовать причины этого раздражения, черты и действия другого человека, обстоятельства, которые его вызывают. В них можно найти много материала для обсуждения с психотерапевтом или автономного самоисследования.
Ещё одно упражнение — всегда спрашивать, чему вы можете научиться у раздражителя. Даже в тех, кто может показаться ужасным, найдется что-то, что можно было бы перенять: настойчивость, последовательность, громкий голос, везение, в конце концов.
Ищу баланс между теорией и практикой.
С теорией очень легко переусердствовать. Завязнуть в бесконечном желании получать всё больше и больше знаний — ведь, возможно, ты не знаешь чего-то ещё очень важного, без чего никак нельзя практиковать. Но процесс трансформации опыта в знания и обратно связан с огромными, порой невосполнимыми, потерями. Знания не усваиваются, пока не превращаются в опыт — хотя бы через проигрывание и тренировку.
Другая крайность — игнорировать теорию вовсе, быть исключительно практиком. Бесконечно изобретать велосипеды, даже не зная про чужие — или игнорируя их (not invented here), набивать шишки так, будто ты первый из живых, делающих что-то подобное.
Кажется, нужно вырабатывать интуицию и учиться быстро переключаться между этими режимами, надолго не зависая ни в одном из них. Интегрировать знание, связывая со своим живым опытом, регулярно возвращаясь к нему, обучая ему, живя им — превращая в опыт.
Человека может быть тяжело убить, но как же легко ранить. Я почти отучил себя додумывать за других людей, во много потому, что каждый — немного ранен. Сидит себе или стоит напротив тебя, а у него болит. А ты додумываешь, что лично ты ему не нравишься, что он против тебя, что он специально: недостаточно вежлив, медлителен, неаккуратен, глуп. Я так додумывал, или даже было это над мышлением, в прошивке. А потом сам побывал раненым, и понял, что снаружи может быть не видно, что внутри.
Правда, совсем не всегда у всех болит — но хорошо помнить, что может. И не кантовать без нужды.
30 сентября я решил каждый писать по короткому тексту-рефлексии — вербальной фиксации опыта и чувств. 29 из 31 дня у меня это получилось. Иногда идея, о чём написать сегодня, появлялась ещё в первой половине дня. Но обычно я садился за клавиатуру поздно вечером или совсем ночью с абсолютно пустым умом. Смотрел на пустое текстовое поле с мерцающим курсором, и через несколько минут что-то обязательно приходило: воспоминание, хвостик недодуманной мысли или факт, который как-то практически интегрировался в мою жизнь. Иногда старался больше, и получалось лучше — это видно по обратной связи, иногда писал из последних сил — и это тоже скорее всего чувствуется. Всякий раз я надеялся, что тем не менее кому-то мой взгляд, формулировка окажутся полезными — хотя мне было важно и просто выпускать из себя текстики. Их, оказывается, во мне по-прежнему много — нужно только открыть окно и выпускать их, как надувные шары. Признаюсь, регулярность была для меня важнее, чем качество — как я уже писал, регулярностью мы вырабатываем доверие к самим себе. Сейчас я верю себе уже немного больше, чем месяц назад.
С рефлексией в этой форме пока что заканчиваю — ноябрь начинается через несколько минут, и в этот душеподъемный месяц я сосредоточусь на другом.
]]>Я опробовал десятки инструментов: текстовые файлы, локальные и серверные вики-движки, онлайн-закладки, неизбежный Evernote, Notational Velocity, встроенные в МакОс заметки, не говоря о бумажных блокнотах. Каждый из них был по-своему хорош, у каждого были свои недостатки, которые мешали ему стать полноценным цифровым расширением моего физического мозга.
На программу с неизобретательным названием [TheBrain][1] я периодически наталкивался онлайн, скачивал дистрибутив, устанавливал, но, не разобравшись и не поняв предназначения, удалял или просто забывал о её существовании, так и не успев понять её предназначения.
В очередной раз обратить внимание на TheBrain меня заставило [выступление Джерри Микалски][2], который пользуется программой более 18 лет. За это время он создал в своем «цифровом мозге» более 360 тысяч записей — в программе они называются мыслями (thought), связанных более чем миллионом ссылок. Каждая запись создана вручную, большинство содержит гиперссылки. По «мозгу» Джерри можно погулять онлайн — он практически целиком [доступен онлайн][3]. Это самая большая публичная «концептуальная карта», как называет её автор, доступная в интернете. Должен предостеречь — прогулка по мозгу Микалски может затянуть не на один час, если вы, как и я, страдаете от информационной булимии склонны к безудержному любопытству.
Вдохновившись рассказом Джерри, я в очередной раз побежал устанавливать TheBrain, обнаружил программу в списке уже установленных, и решил попробовать пользоваться ей хотя бы пару месяцев. Полтора года спустя, я по-прежнему продолжаю свой эксперимент, пока что не собираюсь прекращать, несмотря на неидеальность и этого решения.
TheBrain — программа, которую формально можно отнести к категории софта для создания «ментальных карт» (mind maps, диаграмм связей). Однако формат представления данных в TheBrain от ментальных карт отличается.
Скриншот из TheBrain с моей «мыслью», посвященной Стэнфорду. Здесь Stanford University — центральный, активный нод, под ним — дочерние «мысли», выше родительская «мысль» — Universities, а справа другие её «дети» — другие университеты.
Во-первых, в классических ментальных картах есть центральный элемент, или нод, который является родителем для всех остальных нодов. В TheBrain центральным нодом может в любой момент стать любой элемент по вашему выбору.
Во-вторых, любой элемент в «Брэйне» может являться одновременно родительским, дочерним и родственным (jump) для неограниченного количества других нодов, равно как и иметь неограниченное количество родителей, дочерних и родственных элементах — в классических майндмэпах есть только древовидная, а не сетевая иерархия.
В-третьих, TheBrain рассчитан на хранение и быстрый вывод бесконечного количества элементов, каждый из которых может быть связан с любым количеством других нодов, а также содержать гиперссылки (в про-версии — более одной), тексты, картинки и вложения (также только в про-версии). Как и Джерри, вы можете картографировать абсолютно всё на свете в одном файле, как бы ни были обширны ваши интересы и знания, при этом работа с ним не замедлится.
Скриншот из TheBrain. Поиск
Я заношу в TheBrain всю более-менее значимую информацию, с которой сталкиваюсь: ссылки, статьи и книги, которые я читаю, цитаты и основные мысли из них, лекции и подкасты, связанных с ними людей, отдельные концепции, собственные мысли и ассоциации, даты и события. Для меня самым важным действием в TheBrain является не простая запись информации, а увязывание её с ранее сохраненной. Добавляя кусочек контента (чаще всего — веб-страницу), я стараюсь установить как минимум 2-3 связи с другими элементами, иногда создавая их на ходу. Связи могут быть совершенно произвольны и соответствовать тому, как те или иные явления или концепции увязаны в моей голове. Если в моем сознании связаны композитор Филипп Гласс, египетские пирамиды и глаз человека — я свяжу эти элементы в «Брэйне». Связывая элементы, я не только повышаю свои шансы повторно натолкнуться на материал, но и лучше осознаю взаимосвязанность предметов и явлений в этом мире, а бонусом ещё и лучше запоминаю сохраняемый материал. Как и в случае с письмом, я сохраняю информацию не только для того, чтобы легче найти её потом, но и чтобы лучше запомнить её сейчас. Опыт показывает, что материал, проработанный в «Брэйне», действительно лучше откладывается в голове, а благодаря взаимосвязанности я чаще возвращаюсь к изученному материалу.
TheBrain в режиме «блуждания» (wander). Да, цифровой мозг тоже умеет перескакивать с мысли на мысль.
TheBrain в каком-то смысле действительно становится внешним расширением мозга, это грубое, но уже рабочее приближение к тому, как внешняя память (если не мышление) будет работать в будущем. Во время самых полезных, насыщенных фактами встреч и дискуссий, я открываю свою концептуальную карту и в реальном времени нахожу в ней факты и ссылки, а также докидываю новую и перелинковываю старые. По ассоциации мне потом очень легко находить контент: я помню, что обсуждал его на встрече с тем-то и тем-то, значит он должен быть залинкован на соответствующую запись.
Для того, чтобы эта система работала хорошо, нужно быть достаточно дисциплированным и поддерживать её в единообразном состоянии. То есть предсказуемо называть В моём случае затраченные усилия окупаются, когда раньше, когда позже. Например, я собрался написать про TheBrain уже довольно давно, и тогда же завёл соответствующую мысль (My thoughts on TheBrain), куда постепенно докидывал мысли, наблюдения и идеи о программе. Когда пришло время, я за пару секунд нашёл их и использовал при написании этой заметки.
Скриншот из TheBrain. История: «мысли», добавленные за день.
Теперь о недостатках TheBrain. Разработчик программы, одноименная американская компания — стартап времён первой Кремниевой лихорадки, к счастью, переживший [крах доткомов][4]. Хотя программа и позволяет загружать контент в веб и просматривать его через браузер, основной режим работы с ней — через клиент для Windows или MacOS. Клиент выглядит довольно необычно и, пожалуй, старомодно — к этому нужно привыкнуть, разработчики за трендами не спешат, многие пользователи, судя по всему, тоже люди взрослые и консервативные и резких перемен не любят.
Номинально у TheBrain есть мобильное приложение для iOS, но, на мой взгляд, использовать его для сохранения контента практически невозможно, особенно с айфона. Чтобы сохранять ссылки в TheBrain с телефона, найденный через мобильный браузер контент я отправляю в Omnifocus, а позже с компьютера переношу ссылку в «Брэйн». Да, это не самый изящный способ и дополнительный расход времени, и это требует дисциплины, но мне важно одинаково качественно обрабатывать и «картировать» все материалы, которые я читаю, иначе система становится непредсказуемой и не достаточно надежной.
К сожалению, TheBrain не поддерживает никакую автоматизация, у него нет API, с помощью которого можно было бы упростить импорт заметок или прочитанных статей, формирование связей. Да, поддерживается импорт файлов в нескольких форматах, но даже это нужно делать вручную или при помощи AppleScript или других «хакерских» решений. Никакого тебе сохранения ссылок из [Покета][5] через [IFTTT][6] или импорта заметок из [Киндла][7], которые возможны, например, в Evernote. Такое ограничение можно считать и плюсом — вы точно уверены, что всё, что есть внутри вашего «мозга» — ценное и добавленное лично вами, а не алгоритмом, который может начать сбоить и, к примеру, плодить дубли или добавлять материалы, которые не имеют ценности.
TheBrain также почти никак не помогает вам организовывать контент, и в этом смысле программа гораздо ближе к традиционным майндмепам, чем к человеческому мозгу. «Мозг» не анализирует контент и не предлагает установить взаимосвязи между элементами, не знает ничего о морфологии или синонимах, не выводит подсказки при поиске, не рекомендует, что ещё почитать по теме в интернете, как это делают те же Pocket и Evernote.
Несмотря на все эти ограничения, я считаю TheBrain одной из самых важных программ на моем компьютере. Если бы мне нужно было взять на необитаемый остров всего 3 программы, я бы взял браузер, TheBrain и текстовый редактор. Моё самое большое сожаление о том, что я не начал пользоваться ей раньше. Огромный объем информации и мыслей — 31 с половиной год жизни — остался за рамками карты, и не потерявшие актуальности белые пятна приходится картографировать повторно. От чего, разумеется, тоже есть польза.
Если вы решите попробовать TheBrain, то у вот несколько советов, которые помогут быстрее ощутить мощь этого инструмента:
Но самое главное: получайте удовольствие от процесса! Правильно организованное управление знаниями может и должно приносить не только пользу, но и радость.
Встреча и дискуссия про TheBrain и систему Zettelkasten.
[1]: http://www.thebrain.com/
[2]: http://www.youtube.com/watch?v=EzQkJ4lleKk
[3]: https://webbrain.com/brain/brain/3D80058C-14D8-5361-0B61-A061F89BAF87/thought/16065#-316
[4]: https://en.wikipedia.org/wiki/Dot-com_bubble
[5]: http://getpocket.com/
[6]: https://glebkalinin.ru/ifttt/
[7]: https://glebkalinin.ru/tags/kindle/
[8]: http://www.thebrain.com/support/101/
[9]: https://glebkalinin.ru/subscribe/
Когда я начал активно интересовать темой телесности, знакомые танцоры дали несколько рекомендаций, чем пойти позаниматься. Пока что мне не интересно разучить какой-то конкретный танец, движения или освоить единоборство, йогу или боевое искусство. Задача моя простая — больше чувствовать себя в теле, понимать возможности его использования для внутреннего и внешнего раскрытия, уверенности, удовольствия и здоровья. Пути к этому могут быть разные, я хочу найти подходящий именно мне, моим возможностям и потребностям. Я сознательно решил ограничить количество теории, чтобы не застревать на стадии анализа, иметь максимально открытое восприятие и ум начинающего. Поэтому я почти ничего не читал на тему, а сразу же пошёл практиковать.
У меня есть некоторый опыт, связанный с телесностью: пара лет интенсивных занятий бодибилдингом, немного йоги, тай чи, продолжительные ретриты (телесность в них проявляется только так, разве что редко она доставляет удовольствие), бег, гири — всего понемногу, но всё мало в каких из этих активностей подход к телу был достаточно осознанным.
Первым знакомством с телесными практиками стал «Цех». Это небольшое здание с просторными светлыми залами на Скаковой, куда можно пройти через джентрифицированную территорию культурно-делового комплекса «Большевик», мимо Музея русского импрессионизма. В «Цехе» учат многообразным формам современного и классического танца, растяжке и танцевальной соматике, на которую отправился я. Преподаватель — [Татьяна Фатеева][1], танцовщица, посвятившая последние 18 лет изучению и практике соматических дисциплин и техник осознанного движения. Занятие проходят 2 раза в неделю, что для меня многовато, хожу 1 раз. В начале занятия преподаватель дает короткую теоретическую часть о теме занятия, например, костной структуре или суставах, которые мы исследуем через движение. Показывают картинки из атласа, наглядные примеры (на занятии про фасциальные ткани мы чистили мандарин) или дают потрогать различные части грубоватого пластикового скелета.
Далее начинается практика — вам сразу же предлагают двигаться, никаких движений никто не показывает. Движение может начинаться с хождения по залу или интуитивного исследования темы занятия через движения. Даются новые вводные, уточнения задач и новые задания.
Довольно быстро звучит фраза, которой я опасался больше всего: «А теперь возьмите партнера». Я, конечно, видео посмотрел и догадывался, что работать в парах могут попросить и на первом занятии, но всё же надеялся этого избежать. Я не самый открытый человек и уже точно никогда не трогаю незнакомых людей, а тут сразу какие-то совместные упражнения. Работа в парах проходит на каждом занятии, различается лишь продолжительностью, интенсивностью и содержанием, разумеется.
Трогать незнакомых людей оказалось не так и страшно, хотя и не всех одинаково приятно. Это ещё один прекрасный способ потренировать осознанность и понаблюдать за своими рефлексами и рефлекторными действиями и, в некотором смысле, тренинг межличностной коммуникации. Коммуникацию с партнером действительно необходимо выстраивать, иначе есть риск причинить ему физический дискомфорт. Эмоциональный, конечно, тоже возможно, как и в любом человеческом взаимодействии.
В парных взаимодействиях я сталкиваюсь с трудностей сонастройки, замкнутости в себе и сложности в понимании партнера. Практикующие мужского пола чуть понятней, с женщинами, конечно, сложнее. В жизни я на телесной уровне взаимодействую только с женой, она человек очень деликатный и не любит резких движений, интенсивности и проявлений грубой силы. Я на всех партнеров проецирую достаточно аккуратный подход, которой выработал с ней, но, как выяснилось, далеко не всем он подходит. У меня бывали партнеры-женщины, которые задавали неожиданно силовое взаимодействие. Иногда было буквально непросто устоять на ногах.
На некоторых занятиях кое-какие последовательности движений всё-таки преподают, но эта часть мне, пожалуй, нравится меньше всего — возможно, потому что я плохо запоминаю любые последовательности движений (на цигуне я очень сильно подтормаживал), но и потому, что мне нравится интуитивное движение — оказалось, оно внутри меня есть, оно достаточно разнообразное и не требует никакого заблаговременного придумывания. Я просто начинаю двигаться, и оно появляется. Конечно, в нем проявляются все организации моего ума, и движения, которые я когда-то делал или видел, но также и в процессе новые движения приходят сами, просто из возможности так-то и так-то расположить своё тело, из акцентов, которые задает преподаватель.
Я пока специально не смотрю записи и не сильно интересуюсь другими примерами, но, конечно, понимаю, что даже движение окружающих уже начинает насыщать меня возможными формами и последовательностями движений, постепенно я чему-то учусь, и формы могут становиться менее интуитивными, пусть и более продуманными и даже, вероятно, в какой-то момент отточенными (профессионализму без формальной практики, конечно, появиться неоткуда). Вообще мысли во время движений, конечно, приходят, и про то, как двигаться тоже, сознание в движении участвует, но не слишком много, что воспринимается очень хорошо — голова успевает отдохнуть.
В результате целенаправленной случайности нашёл сайт Анны Гарафеевой и раздел про [Дисциплину аутентичного движения][3], метод, явившийся развитием основанного в пятидесятые годы Мэри Старкс Уайтхаус «аутентичного движения» — двигательного подхода с юнгианскими интонациями. Мне повезло, и буквально через неделю после того, как я узнал про «Дисциплину», я попал на открытое занятие.
Трехчасовое занятие проходило в медицинском центре на Арбате. На двери кабинета, в котором проходило занятие, висит табличка «Не входить! Идет сеанс психотерапии». На стенах — фотографии и коллажи беременных женщин с татуировками на натянутых животах — днем здесь очевидно проводят занятия для будущих мам, а заодно и предлагают увековечить момент на фото.
Несколько участников встречи расселись на полу на фирменных ковриках «Памперс» (удобные). Вводная частью: все представлялись, рассказывали о себе. Анна Гарафеева, в прошлом танцовщица (среди прочего — Буто), а сейчас больше хореограф и психолог, рассказывала историю дисциплины аутентичного движения, своего знакомства с ней и обучения, довольно подробно описывает процедуру практики. Необходимо двигаться, по возможности запоминать, что происходит, и после в настоящем времени рассказать о произошедшем.
Мы немного тренируемся — медитируем минуту, а после четверть часа обсуждаем, у кого что за это минуту происходило. Говорить о своем прошедшем опыте в настоящем времени сложно, но это интересная практика, позволяющая прожитый опыт осознать. Проговаривание опыта в «Дисциплине» — чуть ли не самая важная часть.
Мы становимся в круг и делаем ритуал начала практики — смотрим в центр круга, и по очереди произносим «я движимый» или «я движим», пересекаясь или не пересекаясь с кем-то из других участников взглядом. Ведущая занимает роль свидетеля, наблюдающего за всем происходящим, и подает сигнал начала.
После этого мы четверть часа двигались, преимущественно с закрытыми глазами. Двигаться можно было как угодно и где угодно. Кто-то оставался на одном месте, кто-то перемещался, взаимодействовал с объектами в помещение и в некотором роде с другими движущимися.
После сигнала, обозначившего завершения движения, мы начали обсуждение. Каждый рассказал о своем опыте, впечатлениях, эмоциях и возникавших мыслях. Ведущая давала свое видение движений высказывавшегося из роли свидетеля. Она сопоставляла нашу интерпретацию с тем движением, которое видела, иногда предлагала свою интерпретацию или наблюдение.
Для меня опыт получился на удивление непростой, хотя, казалось бы, 15 минут спонтанного движения не так и сложно. Всплыло много оценочных суждений, категоризации, самоограничений и прочих конструкций, которые редко замечаешь в самостоятельной практике. Опыт вышел скорее психологический, чем телесный. Событий в голове я заметил больше, чем в теле; думаю, это тоже хороший результат. Уверен, опыт сильно меняется и углубляется, если практиковать постоянно, но в этот раз присоединяться к группе я не решился, мест было совсем мало и необходимо было взять обязательство. К тому же, в процессе несколько раз всплывали, хоть и ненавязчиво, психоаналитические интерпретации, которые мне не близки и не всегда кажутся полезными.
Основная мысль, которую я для себя вынес — сознательное проговаривание своего телесного опыта крайне полезно для понимания себя и проживания целостной жизни. Та самая телесная осознанность и внимательность, и телесная память (удивительно, как многое из этих 15 минут забылось к концу обсуждаения).
[Мэри Старкс Уайтхаус. Творческое выражение через телесное движение — язык без слов (1956)][4]
Выразительный язык «гага» (не имеет отношения к Леди Гаге) придумал Охад Нахарин для танцоров, которым «гага» помогала найти новые возможности и аутентичность через слушание себя и самоисследования в рамках динамичного фреймворка метафор, указаний, инструкций и практик. У танцоров гага имела такой успех, что возник спрос и у простых людей. Появилась версия гаги для обычных людей.
Учить гаге могут только те, кто лично обучался у Охада, должна быть прямая линия передачи от гуру. Поэтому найти её тяжело — адрес фейсбук-группы, где происходит координация занятий, мне передают все та же петербургские специалисты по танцу. Ведет занятия Тома Нуэво.
Мы с Алексеем, с которым познакомились на аутентичном движении, прилетаем за 10 минут до обозначенного начала. Охранник небольшого культурного центра говорит, что еще никого нет. Ждем под дверью, пока не приходят первые завсегдатаи. Занятие начинается с заклеивания зеркал — зеркала запрещены, мы не должны смотреть на себя, мы должны чувствовать.
Тома разминается в углу, ты удивляешься — неужели она будет сейчас что-то давать кому-то, кто в первый раз пришёл. Закрадываются сомнения, справлюсь ли я — почти все соседи выглядят слишком подготовленными и профессиональными, а я танцую в домашних штанах.
Дальше началось занятие. Оно идет полтора часа нонстоп, и это были наверное самые классные полтора часа за весь январь. С самой первой минуты вы движетесь — как и в соматике, или даже на толковых курсах риторики, вы начинаете с ходьбы. Уже в ходьбе даются дополнительные вводные: если вы ходите привычными паттернами, нарушайте их, идите в другую сторону, срезайте, ускоряйтесь. Выстраивается динамичная система, и тут же Тома дает новые вводные — обгоняйте впереди идущих людей. Система перестраивается и приходит в сильно более неустойчивое состояние. Новые вводные. Акцент на кости (соматика помогает — у меня уже есть ментальная картина костной структуры и её свойств!). Движение только в верхней части тела. Выше. Замедлиться. В два раза быстрее. Я двигаюсь. У меня нет выбора. Нет времени на размышления. Нет заготовок. Тома напоминает не запираться в себе и в своей голове, взаимодействовать с объектами в помещении. Я смотрю на 2 большие пластиковые люстры. За окном на солнце блестит снег, лучи пробиваются через окно. В них уже ощущаешь намёк на весну и надежду. По пылинкам в одном из лучей видно, как завихряется воздух над танцующими. Каждый интерпретирует задачи по-своему, хотя какое-то незаметное взаимное обучение идет: если не берешь и не пробуешь целиком движения, то понимаешь больше про диапазон движения — например, про то что есть еще и верх, пространство над головой, и диагонали от левой ноги до правой ладони. Глаза открыты и в позах на полу — нужно сохранять связь с действительностью, с окружающими.
Где-то к середине занятия меня пронизывает ощущение абсолютного счастья. Я могу двигаться. Я могу делать движения, о которых ничего не знал. Со мной всё в порядке, но и со всеми всё в порядке — возможность и право на движение есть у каждого. Жаль, что далеко не каждому суждено про это узнать.
Тома несколько раз напоминает, чтобы мы не были слишком серьезными, движение — это весело, а над собой можно и посмеяться немного. Вспоминаешь про это, улыбаешься, чуть меняешь движение, а может и не чуть. Несколько раз во время занятия я думал, что оно уже вот-вот должно закончиться, однако следовали новые и новые задания, менялась музыка, отлично подходящая для такого танца — тягучие десятиминутные гитарные треки с задумчивым настроением.
В конце небольшое партнерское взаимодействие — взаимное похлопывание, почти массаж, но это всё. В конце занятия Алексей говорит, что кажется, что всё только должно начаться. Тома говорит, что так и есть — в танцевальной компании это утренняя разминка, после которой следует еще много часов разнообразных занятий. Очень здорово, что есть возможность и простым смертным познакомиться с этим языком.
Даже после одного занятия я иначе воспринимаю себя, свои двигательные возможности и потенциал для телесного выражения. Я чувствую себя больше, целостнее, лучше понимаю части и их взаимосвязанность. Мне хочется двигаться иначе, иначе взаимодействовать с пространством, занимать больше объема, и весь день после занятия я перемещаюсь по офису как-то иначе, пока его ровность и сидячесть не возвращают меня в исходное состояние сжатости, которое, впрочем, теперь хотя бы более очевидно.
Все практики, с которыми я пока что сталкиваюсь, друг другу не противоречат, а друг друга дополняют. Танец совместим с занятиями фитнесом, фитнес — со здоровьем и долголетием, еда связана и с тем, и с другим, и с третьим, понимание эмоций связано с телом, потому что все они в нём проявлены. Мне нравится изучать всё это с разных сторон, но больше всего — через действие.
В следующих постах я продолжу рассказывать про телесные практики, расскажу про свой подход к фитнесу и еде, про жонглирование, а также поделюсь подборкой теоретического материала.
[1]: https://www.tsekh.ru/class_24.html
[2]: https://glebkalinin.ru/searching-for-body
[3]: http://www.annagarafeeva.com/%D0%B4%D0%B8%D1%81%D1%86%D0%B8%D0%BF%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%B0-%D0%B0%D1%83%D1%82%D0%B5%D0%BD%D1%82%D0%B8%D1%87%D0%BD%D0%BE%D0%B3%D0%BE-%D0%B4%D0%B2%D0%B8%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%B8/
[4]: http://www.yogashaktipat.com/about-movement
Технологии одновременно и облегчают нашу жизнь, и усложняют её. Благодаря социальным сетями, к примеру, мы «знаем» и можем поддерживать связь с существенно большим количеством людей, чем среднестатистический человек ещё пару десятков лет назад. Это прекрасная возможность, оборотной стороной которой становится то, что мы получаем возможность всё чаще сравнивать себя себя с другими, и сознательно или бессознательно, к этой возможности прибегаем.
Мне потребовалась психотерапия и целенаправленное самоисследование, чтобы заметить склонность к сравнению себя с другими. И хотя она может и вполне здоровой, я осознал, что нередко такое сравнение вызывает во мне не самые приятные эмоции, среди которых раздражение на самого себя, других и откровенная зависть.
Хотя в отдельных случаях сравнение с другими может быть полезным, чаще оно только добавляет напряжения в нашу и без того непростую жизнь. Сравнивать себя с другими непродуктивно, потому что:
Осознав это, я сделал в своей жизни несколько изменений.
Во-первых, устранил основные источники раздражения. Я не переоцениваю уровень своей просветленности и способности к тантрическим практикам. Чтобы не впадать в искушения, не разжигать лишний раз негативные эмоции и «не кормить волка», я отписался и продолжаю отписываться ото всех, кто не вдохновляет меня, не помогает мне становиться лучше. Как утверждает бихевиорист и дрессировщик Кэрен Прайер в книге Don’t Shoot the Dog (переведана на русский язык как «Не рычите на собаку»), первый и самый радикальный способ изменить поведение — «пристрелить собаку», то есть полностью избавиться от возможности и необходимости в него вовлекаться.
Во-вторых, по заветам mindfulness и терапии принятия и ответственности ([acceptance& commitment therapy][1]), которую я понемногу изучаю, начал признавать, что такие чувства и эмоции во мне есть, и начал обращать внимание на то, когда они возникают, исследовать их в поисках их источника.
В-третьих, стал практиковать самосострадание (self-compassion). Эта практика, которая может показаться парадоксальной, очень сильно помогает почти во всём, что я делаю. Сравнение себя с другими в моем случае часто заканчивалось самобичеванием не только за то, что я якобы хуже этих других, но и за то, что испытываю негативные чувства. Практика самосострадания учит относиться к себе хотя бы не хуже, чем к другим, и в моменты эмоционального напряжения не злиться на себя, не пинать ещё сильнее, а поддерживать самого себя, помогать справляться с ситуацией и двигаться дальше. В качестве вводной, рекомендую лекцию [Kristin Neff: “The Science of Self-Compassion”][2].
В-четвертых, стал сознательно практиковать сорадование. Сорадование — это такой же навык, как и сострадание, его можно и нужно развивать — хотя бы из эгоистичного желания испытывать меньше негативных эмоций. Когда я вижу чей-то успех, которому я ранее бы позавидовал, я говорю себе: «Этот человек — молодец! У него здорово получается путешествовать/фотографировать/продвигаться по карьере» и т.д. Я не погружаюсь в рассуждения про несправедливость и прочие нюансы, которые делают сорадование сложным или невозможным. И, конечно, я всегда думаю, могу ли я чему-то научиться у того, кому я сорадуюсь.
С тех пор, как я внедрил все эти практики, жизнь моя стала заметно проще, насыщенней и целостней. А естественная реакция сравнения себя с другими, если и появляется, то больше не запускает вихрь негативных эмоций, а является началом развивающих практик.
[1]: https://www.google.ru/url?sa=t&rct=j&q=&esrc=s&source=web&cd=1&cad=rja&uact=8&ved=0ahUKEwiCm4Gt5uvRAhUGOJoKHZjqDOwQFgghMAA&url=https%3A%2F%2Fen.wikipedia.org%2Fwiki%2FAcceptance_and_commitment_therapy&usg=AFQjCNELUCW_ATxvlfLjFwtCRE5171r_eA&sig2=kEKiZWXMpr1aetPDkJ7IHg&bvm=bv.145822982,d.bGs
[2]: https://www.youtube.com/watch?v=y0gtnOXAp-U&t=2207s
Хотя я и знал, что совсем бесполезным вебинар не был, и уж 1-2 идеи, ссылки или инструмента из него мог вынести каждый, мне было стыдно за качество и то время, которое слушатели потратили, по моим собственным же стандартам, не самым оптимальным образом.
Я бы, вероятно, совсем приуныл, если бы неделей раньше не провёл гораздо более успешный практический семинар по продуктивной работе с компьютером в одной дружественной компании. К тому же чуть позже [Витя Ширяев][1], который и предложил мне провести вебинар на Mind.Space, посмотрел запись и успокоил меня, сказав, что занятие получилось отличное и очень полезное, а я молодец, что собрался и провёл его, и в следующий раз будет проще и лучше. Витя добавил, что если бы у него в своё время не было достаточно уверенности в себе и даже наглости, он никогда бы не начал и уж точно не дошёл до того уровня, на котором он находится сейчас. А Витя, на мой взгляд, один из самых трезвых и грамотных спикеров по теме осознанности и прекрасный инструктор медитации, на чьих ретритах и выступлениях я бывал неоднократно, так что не будь у Вити наглости, мир бы хуже.
Я сознательно стараюсь культивировать в себе [установку на рост][2] (growth mindset, см. «Гибкое сознание» Кэрол Дуэк), и поэтому из первого опыта проведения вебинара я сделал вывод: мне нужно делать это чаще. Делиться находками, знаниями и опытом и помогать другим для меня является ценностью, поэтому мне нужно учиться делать это лучше, а это возможно только через практику.
Но самое важное: в делах, в которых практика не заменяется ничем, нужно приобрести склонность к действию (bias towards action). Разумеется, теория важна, важен анализ и внимание к мелочам. Конечно, нужно лучше готовиться, и поначалу тратить на подготовку существенное время. Но время и количество итераций не менее важны. Важны попытки, итерации и эксперименты. Важны ошибки и неудачи, и данные и знания, которые вы получаете в процессе.
Мне хорошо запомнилась история, иллюстрирующая принцип превосходства большого количества итераций:
Преподаватель лепки анонсировал день открытых дверей, для которого класс должен был изготовить вазы. Учитель поделил класс на 2 группы. Половина класса будет оценивать исключительно на основании количества сделанных работ, половина — только по качеству. Первая группа должна была произвести максимальное количестве ваз, вторая — только одну, но «идеальную». В день открытых дверей выяснилось, что все вазы, выбранные посетителями как самые качественные, были сделаны студентами из первой группы. Вероятно, студенты из «качественной группы» были слишком озадачены тем, чтобы произвести наилучший результат, в то время как студенты из «количественной» просто делали, в процессе учась на ошибках.
Хотя эта история и является городской легендой (её вариации можно найти в разных книгах по бизнесу, ремеслу и даже осознанности), мне кажется, что зерно истины в ней есть. Если вы хотите научиться генерировать хорошие идеи — нужно генерировать идеи, и большинство из них будет плохими. Если вы хотите писать — делайте это каждый день, как бы плохо ни выходило (совершенно не обязательно показывать все черновики миру). Если вы хотите учить — учите, чем чаще, тем лучше (кстати, это один из самых эффективных способов [научиться самому][3]).
Склонность к действию — это один из основным принципов методологии дизайн-мышления, которая может быть применена не только к созданию дизайн-проектов и продуктов, но и к вашей собственной жизни. Авторы книги [Designing Your Life: How to Build a Well-Lived, Joyful Life][4] Билл Бернет и Дэйв Эванс рекомендуют по возможности раньше от теории переходить к практике, создавая прототипы тех изменений, которые вы хотите увидеть в своей жизни. Они приводят пример женщины, которая мечтала бросить корпоративную работу и открыть свой ресторан. Её мечта осуществилась, но через год она была абсолютно несчастлива в роли владелицы ресторана, а корпоративная работа не казалась такой отталкивающей. Она могла бы избежать такой резкой перемены, не давшей ей удовлетворения, если бы перед тем, как бросать работу, начала прототипировать свою новую жизнь: поработала бы официанткой, изучила бухучет или, например, провела бы неделю в качестве личного помощника владельца ресторана.
Мой вебинар стал для меня прототипом, и хотя я не считаю его успешным — это совершенно нормально, прототипы созданы для того, чтобы ломаться! Я буду строить новые — проводить семинары для друзей, коллег и участников моего сообщества, и постепенно буду приближаться к тем стандартам качества, которые сам для себя ставлю. Как говорил христианский мистик Мейстер Экхарт, цена бездействия значительно выше цены ошибки. В моём случае ценой бездействия стало бы то, что я никогда стал бы человеком, который умеет учить и делиться знаниями. Если я не остановлюсь, шанс на это у меня есть.
[1]: http://victorshiryaev.org/
[2]: https://lifehacker.ru/2014/02/25/recenziya-gibkoe-soznanie-novyj-vzglyad-na-psixologiyu-razvitiya-vzroslyx-i-detej-kerol-duek/
[3]: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A3%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D1%87%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B7_%D0%BE%D0%B1%D1%83%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5
[4]: http://amzn.to/2k4E2uV
Для меня начался период мощной трансформации и поиска чего-то значимого, важного, весомого, придающего жизни смысл и надежду. Этот поиск начался уже давно, но отвлечения, сомнения и мнения других людей уводили в сторону, но теперь он возобновлен. Я намереваюсь подходить к этому поиску с самоотверженностью и, по возможности, с системой. Я буду делиться своими находками в этом блоге, или, если дело пойдет, где-то еще. Я буду делать это во многом в надежде, что те, кому мой блог попадется на глаза, смогут мне помочь создать целостное видение, а моя перспектива может оказаться кому-то интересной.
Сейчас я наконец-то определился с темой, которую хочу исследовать: это тело и телесность. Я читал много книг, которые говорили о важности основ: питания, сна, упражнений. Я слышал многих, кто говорил о важности понимания себя и своего тела (кстати, я верю что это возможно только до определенного лимита и необходимо иметь объективные показатели). Но сам я большую часть времени оставался “в голове” – тут проходила вся моя жизнь, в этой голове закручивались вихри и расцветали болота. Опыт “заземления” в теле у меня был: випассана, где я столкнулся с существенным физическим дискомфортом и даже болью, отдельные ретриты, где так или иначе встречаешь неудобства, физические тренировки, которые усиляли характер, придавали уверенности и демонстрировали возможности для роста, или тай-цзы, который успел только продемонстрировать мне мою телесную безграмотность и рассеянный ум. Медитация, а особенно инструкции Шинзена Янга в передаче Вити Ширяева на замечательном ретрите, где сидение совмещалось с парой часов йоги в день и медитацией при ходьбе, где объектом становилось тело в движении. Но большая часть времени в силу привычки и даже выбранной мной работы я все равно концентрировался в уме, из ума жил. Столкновения с телом были редкими, чаще неприятными, и желание было что-то чувствовать, а чаще не чувствовать.
Сейчас я стараюсь выстроить для себя целостную, непротиворечивую систему взглядов на телесность. Но я не хочу про все это только прочитать, я хочу это прочувствовать и испытать. Телесность – это про ощущение на собственной коже. Поэтому любое исследование я планирую подкреплять практикой. Конечно, мое изучение тела уже сейчас не является только теоретическим. В этом году я возобновил воркауты, стал каждый день медитировать, а также практиковать краткосрочное голодание, которое, в сочетании с первым пунктом, начало давать результаты, которые мне уже нравятся.
Ниже привожу черновую карту моего исследования. Я стараюсь равномерно двигаться во всех направлениях, но наверняка в тот или иной момент отдельное направление будет становиться более значимым.
Физиология. Как мы устроены на клеточном уровне? Какова биохимия пищеварения? Что происходит в мышцами перед тем, как они начинают расти? Клетка и тело как биохимический завод. Я стараюсь получить целостное представление о всех системах организма, и, признаюсь, это огромная задача. Если вы, как и я, порядком забыли даже школьную биологию, то наверстывать придется порядочно. Радует одно: тело человека – тема, которая будоражит меня своей сложностью и неисчерпаемостью, интерес к ней не иссякает.
Здоровье. Я не обязательно хочу дожить до 100 лет, но я хочу прожить максимальное количество лет деятельным, здоровым и независимым. Как это ни горько признавать, но нередко к мучительной, полной болезней старости, обременительной как для самого человека, так и для его ближних, человека приводит последовательность повседневных выборов: что съесть на завтрак, пойти пешком или поехать на машине, сделать десяток отжиманий или нет, как отреагировать на стрессовую ситуацию.
Если есть относительно простые, проверенные временем способы поддерживать здоровье в оптимальном состоянии, то я не вижу причины не изучать их и ими не пользоваться. Тем более, что способы эти зачастую не требуют серьезных вложений времени или денег.
Стресс. Эта реакция организма на внешние обстоятельства – стрессоры, без которой не возможен рост, но которая при определенных условиях и, что самое важное, при определенном отношении может приносить огромный урон телесному и психическому здоровью, которые напрямую взаимосвязаны.
Эмоции. Совершенно естественно, что мы чувствуем отражение эмоций в теле: непередаваемая легкость влюбленности, делающая тело невесомым, тянущая обида, сотрясающая радость или, в моем случае, гнев (кстати, верный спутник стресса), о подходе которого я заранее знал по покалываниям в затылке. Многие процессы в нас проходят на неосознаваемом уровне – начиная от дыхания и пищеварения до медленного мышления и тех самых эмоций, находящихся где-то посередине между мыслями и телом. Чтобы лучше понимать свое состояние, нужно научиться считывать сигналы свое тела и вовремя на них реагировать (или не реагировать).
Тело как источник субъективного опыта. Мы знаем, что у нас болит колено, но как оно на самом деле болит? Какая часть того, что мы испытываем – прямое восприятие, а какая – наши мысли и отношение?
Тело как эстетический объект. Мой скромный опыт бодибилдинга показывает, что при сколь-либо удачной генетике, тело может быть очень изменчивым и податливым, оно меняет свои свойства в зависимости от применения, которое мы или наши обстоятельства для него выбираем. В наше время эти обстоятельства все-таки чаще зависят от нас. Мне нравится идея о работе над своим телом, в которой объект и субъект – это одно и то же. И мне нравится смотреть на тела, находящиеся в оптимальном с эстетической точки зрения формы. Последним эстетическим впечатлением для меня стала балетная труппа Алонзо Кинга “Лайнз”, на короткое выступление которой мне посчастливилось попасть. Танцоры – потрясающе красивые и развитые люди с рельефной функциональной мускулатурой и огромной свободой самовыражения через тело. Я понимаю, что такой уровень доступен только профессионалам, но также свято верю, что что-то из этой телесной свободы доступно и простым смертным.
Alonzo King Lines Ballet
Тело как коммуникационный инструмент. По мнению некоторых теорий происхождения языка, жесты, символьный язык предшествовал происхождение слова. Язык нашего тела невольно выдает очень много информации о нашем состоянии, и эти сигналы часто так же бессознательно считываются аудиторией. Сутулый человек, во время разговора глядящий себе под ноги, вряд ли вызовет доверие и желание взаимодействовать. Между позой и состоянием существует двусторонняя связь, меняя одно, обязательно влияешь на другое.
Тело как источник наслаждения. Конечно, огромной частью этого является сексуальность, которая может иметь бесчисленное количество проявлений, но также и, наприме, еда, и несексуальная и неинтимная телесность, удовольствия от спорта или купания в море. Меня интересует знание о том, что доставляет удовольствие и приумножение этого в жизни. Я очень хочу помогать другим и уверен, что для этого необходимо научиться находиться в состоянии удовлетворенности, которое той или иной степени возможно в любых обстоятельствах.
Сознание и ум. Ум, который, при внимательном изучении, не локализован в голове, а распределен по всему телу. Множество видов ума разной степени утонченности и творческого потенциала. Сознание, которое, во всяком случае пока что, выражается через тело, будь то голос или письмо.
Тело как вместилище духа. Я не редукционист, но данный уровень оставляю в качестве заглушки. Поддерживать мировоззрения в консистентном состоянии и без того трудно (именно поэтому большинство людей и не тратят на это время!). Добавив трансцендентный уровень сейчас, я только усложню себе задачу. Пока я не разобрался с более грубыми уровнями, позволю себе не задуматься о более тонких. Я считаю, что это единственная правильная позиция, и любой, находящийся на более высоком уровне, должен относиться к ней уважительно. Мы все, в силу обстоятельств нашего рождения и жизни, существуем на разных уровнях, реализуем разные потребности и по-разному себя от этого ведем. Я сталкивался с людьми, которые пытаются “перепрыгнуть” через непройденный уровень развития, и рано или поздно сталкиваются с кризисом как на более высоком уровне, так и на пропущенном “низком”. Проигнорированная телесность, в частности, чревата болезнями и ранней смертью.
Тело как воплощение времени. В биологическом смысле тело может существовать значительно дольше, чем мы привыкли, и я уверен, что к этому рано или поздно прийдут, но вечно жить никто не будет. Тело подвержено изменению, распаду, сбоям. Оно циклично, и циклов, больших и малых, множество. Смерть происходит именно с телом. Изменение неизбежно, и нужно учиться его видеть и принимать.
Перед написанием этого поста я дал себе обещание не углубляться в исследования, как я это часто делаю, доводя себя до состояния аналитического паралича. Поэтому в нем нет привычной для меня россыпи ссылок на статьи, лекции и научные публикации. Я обещаю, что в дальнейших статьях, исследующих каждую тему по отдельности, их будет достаточно.
Кстати, я не писал этот пост, сидя на одном месте, уставившись в экран (потому что даже если вы упражняетесь, но сидите 12 часов в сутки, вы всё равно сидите половину жизни). В перерывах между абзацами я отжимался, приседал, прыгал и танцевал.
]]>Небольшой процент лично знакомых подписчиков, не говорящих по-русски, в твиттере у меня есть.
В [фейсбуке][3] их ощутимо больше — только за прошлый год после A Meeting of New Champions, мероприятия Global Shapers в Бишкеке и русско-немецкой конференции в Казани у меня в друзьях появилось, наверное, 200 контактов, с которыми у меня один общий язык — английский.
Не обязательно это люди из дальнего зарубежья. Некоторые прекрасные двадцатилетние монголы, например, совсем не говорят по-русски, хотя для их родителей это и основной язык. Увы, русский язык в качестве связывающего теряет свою силу.
По комментариями и лайкам я знаю, что хотя бы некоторые из них читают меня.
К тому же большинство моих русскоязычных знакомых тоже читают по-английски, и, надеюсь, понимают, о чём я пишу (хотя и осознаю, что создаю для них дополнительную когнитивную нагрузку). Увы, меня не понимают мои родители — возможно, мне стоит дублировать записи на двух языках, как делают некоторые мои знакомые с мультиязычным кругом контактов.
Я знаю английский неплохо, но гораздо хуже, чем хотел бы. Свободно читаю околонаучные тексты, но могу впасть в ступор, когда официант в американском кафе предлагает выбрать способ приготовления яиц (вам sunny side или over easy?).
Поэтому мне важно пользоваться языком как можно чаще. На работе я пишу по-английски только часть писем, словарь использую специфический. Кроме как в соцсетях, регулярно практиковать разговорный английский негде.
Даже над коротеньким твитом приходится подумать, иногда залезть в словарь и проверить словоупотребление — польза очевидная.
Мне нравится [гипотеза лингвистической относительности][4], согласно которой язык влияет на мировоззрение и мышление. Гипотеза находит немало подтверждений — послушайте, например, лекцию Леры Бородицки [How Language Shapes Thought][5]
([она же по-русски][6]). Если вы владеете иностранным языком, попробуйте подумать на нём о любой важной проблеме — это поможет принять [более рациональное мышление][7] — вы сможете избежать когнитивных искажений, связанных с языком.
Миша Куртов как-то ответил за меня на вопрос о том, почему я пишу по-английски на фейсбуке, предположив, что это приём «[остранения][8]» ([defamilirization][9]), но сознательно я его точно не применяю.
Я понимаю, что манера писать по-английски может показаться претенциозной, но задачи отчуждать кого-либо и выпендриваться у меня нет. Исключительно прагматика.
[1]: http://sergeykorol.ru/blog
[2]: https://twitter.com/glebis
[3]: https://fb.com/kalinin
[4]: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D0%B8%D0%BF%D0%BE%D1%82%D0%B5%D0%B7%D0%B0_%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D0%B2%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9_%D0%BE%D1%82%D0%BD%D0%BE%D1%81%D0%B8%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B8
[5]: http://longnow.org/seminars/02010/oct/26/how-language-shapes-thought/
[6]: https://www.youtube.com/watch?v=zEhv7vcGljw
[7]: http://www.wired.com/2012/04/language-and-bias/
[8]: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5
[9]: https://en.wikipedia.org/wiki/Defamiliarization
Больше трети жизни я с переменным успехом веду блог и столько же читаю чужие (впрочем, в последнее время делаю это существенно меньше — социальные сети почти убили блогосферу). Я изучал историю блогинга и даже читал несколько раз про это лекции. В этой заметке фиксирую свои соображения о том, зачем я веду блог и как я это делаю.
Первая причина, по которой я пишу в блог, внутренняя. Я делаю это, чтобы кристаллизовать мышление. Письмо — это особая форма мышления, требующая максимальной точности. Бумага или блог, конечно, стерпят любой сумбур, но он тут же становится очевидным читателю. А если автор перечитывает написанное и способен к рациональной оценке своего труда — то и ему самому.
Случалось, я бросал начатую заметку, когда понимал, что не разобрался в вопросе, не додумал ответ на него. Мысль может казаться гениальной, а запишешь — выходит посредственной, сырой, достойной в лучшем случае твита, но не отдельной публикации.
Но чаще, работая над заметкой, я начинал лучше разбираться в предмете. Я исследовал, анализировал и структурировал найденную информацию и собственный опыт, а после старался синтезировать и изложить результат синтеза в максимально доступной форме. Блогинг для меня — это форма [учения через обучение][1] (learning by teaching).
Вторая причина, по которой я веду блог, внешняя — я хочу отдавать. В юности мне казалось, что у меня почти ничего нет: денег, возможностей, привилегий. Сейчас я начал понимать, что всё это есть у меня в избытке. Я получаю от мира очень много и лишь от моей интерпретации реальности и моих действий зависит ощущение богатства или бедности. Я всё чаще чувствую себя богатым и хочу этим богатством делиться. Слово — весьма эффективный способ делиться нематериальным богатством.
Получилось довольно пафосно и, пожалуй, мой блог до сих пор не очень подходил под такое возвышенное целеполагание, но сейчас я ощущаю это именно так — и это тоже результат того, что я начал писать эту заметку. Никогда не знаешь, куда тебя приведет свежий текстовый файл.
Я точно не пытаюсь заработать на блоге — это бессмысленное занятие. Мне проще продавать своё время как консультанта или вовсе заниматься неоплачиваемыми, но приятными вещами, чем пытаться выжать из блога сотню долларов в месяц. У меня в блоге есть партнерские ссылки книжных магазинов, благодаря ним я иногда получаю книги бесплатно. Книги также присылают издательства: МиФ, Альпина. Это небольшой, но приятный бонус от ведения блога.
Если же говорить про сколько-то ощутимую выгоду от ведения блога, то она скорее репутационная — те, кто тебя читают, видят, как и о чём ты мыслишь, как эти мысли излагаешь.
Если относиться к блогу как к инструменту достижения конкретных целей, то становятся важны регулярность и оперативность. У меня были попытки вести блог ежедневно. В тот месяц, когда я это делал, я смог проработать приличную часть своего запаса отложенных тем. Это было хорошо, потому что, проработав старые, можно смело перемещаться к новым. К тому же, темы теряют свою актуальность. Мало смысла писать отчет о мероприятии через год после того, как оно прошло, да и сделать это будет гораздо сложнее. То же с рецензиями на книги, конспектами лекций, отчетами мероприятий.
Меня всегда беспокоила тема информационного шума и ответственности за него. Чем больше людей подключаются к интернету и получают все привелегии «освобожденного авторства», тем сильней уровень шума. Думая об этой ответственности, я иногда вовсе бросаю черновик — мне кажется, что он будет слишком «шумным». Чаще это всё-таки плохое решение — я ведь и додумывание бросаю. Письмо, как и другие навыки, требует регулярности и доведения начатого до конца. К тому же, пробиваться через общий информационный фон становится всё сложнее — поэтому и ответственность будто уменьшается.
Я много думал о том, что, возможно, у standalone-блогов нет будущего и нужно перебираться на сторонние площадки, туда, где есть аудитория. Но время показывает, что площадки приходят и уходят: я успел застать смерть многих платформ, некоторые из которых даже не позаботились о том, чтобы отдать мне мой собственный контент. Даже самые «правильные» площадки продаются (Livejournal), меняют дизайн, политику, закрываются. Свой сайт остается и ты всегда можешь контролировать то, как он выглядит и функционирует. Да, на поддержание своего сайта требуется больше времени, зато есть возможность выбирать инструменты и способы публикации, и быть уверенным, что завтра они не изменятся по воле третьих лиц. Мне быстрее опубликовать заметку в настроенный мною блог, чем на условный Medium.com.
Я не стараюсь активно продвигать свой блог. У меня есть [рассылка][2], которую я пока выпускал всего пару раз, есть [твиттер][3] и [фейсбук][4]. Поскольку по меркам интернета у меня довольно старый сайт, я получаю немало поискового трафика. Некоторые записи за всё время существования блога прочитали десятки тысяч человек, порой, благодаря удачным ретвитам, в течение нескольких дней. Некоторые посты, наоборот, кажется вообще никто не читал — это нормально. Предсказать, какая именно запись станет популярной, невозможно. Посты, в которые вкладываешь много труда, проходят незамеченными, а написанные за 15 минут наоборот, становятся локальными хитами. Я об этом совсем не думаю.
Для меня важно, чтобы инструменты, которыми я пользуюсь в процессе создания чего угодно. Поэтому со временем я отказался от Вордпресса и перешёл сначала на генератор статичных сайтов Docpad, а после на Hexo, который делает то же самое, но заметно быстрее. У меня есть ещё и английский блог, но его я на Hexo пока не перенес, поэтому он находится в полном забвении (и до последнего момента было не совсем понятно, для кого я могу в него писать). Исходный код моего блога полностью [хранится на Гитхабе][5], так что, если вы увидите ошибку в тексте — можете отредактировать его там и послать pull request. Такая система удобна тем, что локальная копия блога со всем содержимым хранится у меня на компьютере и я могу редактировать его в оффлайне, не думая о синхронизации баз данных. Переезд на другую хостинговую площадку занимает считанные минуты.
Для редактирования текста я использую [Ulysses][6] — классный редактор для Мака, который практически вытеснил все остальные (прощай, iA Writer!). Он хранит все записи в iCloud, но позволяет подключать папки и на жестком диске. Я пишу и форматирую тексты в markdown. Главный минус Ulysses — он не очень любит HTML, поэтому иногда мне приходится вносить финальные правки в готовый пост в [Sublime Text][8]. Для работы с Гитхабом я использую [официальный клиент][7] или командную строку — в зависимости от настроения.
Я считаю, что текст в вебе должен быть живым и обновляемым, поэтому периодически я вношу обновления в старые посты (или честно пишу, что они безнадежно устарели).
[1]: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A3%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5_%D1%87%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B7_%D0%BE%D0%B1%D1%83%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5
[2]: https://glebkalinin.ru/subscribe/
[3]: https://twitter.com/glebis
[4]: http://facebook.com/kalinin
[5]: https://github.com/glebis/glebkalinin.ru
[6]: http://ulyssesapp.com
[7]: https://desktop.github.com/
[8]: https://www.sublimetext.com/
Отношение к бегу у меня неоднозначное. Бег — один из самых популярных любительских видов спорта, но подходит он далеко не каждому — состояние здоровья и генетическая предрасположенность к упражнениям на выносливость у всех разная. Травматизм среди бегунов на длинные дистанции весьма высок и по некоторым исследованиям [доходит][1] до 12 травм на 1000 часов тренировки (против 0.24-1 у бодибилдинга). К тому же, мне ближе античные идеалы человеческого тела, которые крайне редко обнаруживаются у [бегунов на длинные дистанции][2].
Так что делать бег своим главным видом спорта я не планировал и не планирую, по-прежнему предпочитаю гири и штангу в качестве основной нагрузки. Но когда [Артём Герасименко][3], нынешний куратор сообщества Global Shapers, начал устраивать еженедельные утренние пробежки, я настороженно, но присоединился — дистанции были заявлены посильные, и идея начинать утро со спорта в хорошей компании мне импонировала.
В беге мне понравилась его социальность и созерцательность. Если не заниматься серьезной подготовкой к соревнованиям, а бежать в меру расслабленно, можно за 5-6 километров бега успеть обменяться новостями, мнениями и даже о философии поговорить. К примеру, во время пробежек я узнал от [Макса Журило][4] о философских ретритах [Оскара Бренифье][5] и неоднократно обсудил работы Алена де Боттона. В спортзале мне на подобные темы беседовать доводилось только со своим первым тренером, обладателем высшего филологического образования.
Когда на бегу говорить не хочется, можно молчать и смотреть на город, который я в такое раннее время иначе совсем не вижу. Мы бегаем по самой облагороженной зеленой части Москвы — Воробьевым горам, Нескучному саду, места там действительно красивые. Людей нет, ты ритмично переставляешь ноги, зрительная кора включается по полной, мыслей после очередного километра почти не остается — настоящий поток.
После беговой весны и лета у нас появилась возможность поучаствовать в эстафете Московского Марафона. Я присоединился.
Марафон — огромное мероприятие, ради которого перекрывают половину Москвы. Это может раздражать, если ты не участвуешь и вынужден в это время куда-то перемещаться. Я сам помогал сориентировать туристам, которые, озадаченно глядя в смартфон с навигацией, тащились с чемоданами по Москворецкой набережной в поисках отеля — такси по центру не ездило. Пожалуй, это не очень приветливо, но такое случается во всех мировых столицах.
Пустая Москворецкая набережная в ожидании бегунов
Но если ты внутри этого события — ощущения незабываемые. Город отдан тебе и таким как ты. И это ощущается как настоящий праздник, пожалуй, более осмысленный, чем многие другие московские праздники. Есть понимание целенаправленной совместной деятельности, здоровой конкуренции. Все бегут, у всех похожие цели, но каждый достигает их по-разному: кто-то стремится поставить рекорд, кто-то — увеличить личное время, а кому-то достаточно просто преодолеть дистанцию, даже если и пешком. Бежать можно было 10 километров и полный марафон — 42 километр.
Команда, участвующая в эстафете, тоже пробегает 42 километра, но суммарно. В команде 5 участников, на каждого приходится от 7 до 10 км. В Московском марафоне километры эти неравные — на некоторых отрезках дает о себе знать московский рельеф, бежать значительно труднее. В будущем, распределяя дистанции, я бы отдал рельефные участки самым продвинутым бегунам.
Особенность эстафетного забега в том, что все участники бегут в разное время и из разных точек. Хотя это и командный вид спорта, с командой вы практически не взаимодействуете. Самое важное ваше совместное действие — вовремя явиться к старту. Опоздавших дисквалифицируют. От старта всех участников эстафеты, кроме бегущего первым, развозят к точкам их старта, где они ждут передачи эстафетной палочки (на Московском марафоне — белой ленты с эмблемой команды).
Лидеры марафона сворачивают на последний отрезок дистанции
Мне досталась последняя часть дистанции, поэтому ожидание было важной частью моей эстафетной практики. Часа полтора я стоял на пустой огороженной набережной под Большим Устьинским мостом, где начинался последний 8-километровый отрезок трассы. Видел, как бежал победивший в забеге кениец Кимутаи Кипту Лазарус в сопровождении русско-украинского дуэта бегунов, а за ними с отрывом и другие участники. Ещё полтора часа я вглядывался в толпу в поисках Даши, которая бежала передо мной. Следить за бегущими надо было довольно тщательно — случалось, что бегуны пропускали пункт встречи и пробегали большую дистанцию — за это команды тоже дисквалифицируют.
Сам момент передачи — того самого командного взаимодействия — совсем короткий, вам не до общения: нужно бежать дальше.
Побежали
Признаюсь, бежать последний отрезок марафона мне было немного совестно — рядом со мной бежали люди, которые пробежали уже по 34 километра, их состояние существенно отличалось от моего. Поддержку от зрителей же я получал точно такую же, как и все остальные — и поддержка эта, пожалуй, стала одна из самых важных составляющих марафона. Возможно, кому-то из профессионалов зрители и мешали, меня же они очень воодушевляли. Мне трудно припомнить другую ситуацию, в которой я получал от соотечественников столько же подбадривающих криков, прыжков, музыки, дурацких плакатов. Даже когда поддерживали не меня и не абстрактных бегунов, а какого-то другого конкретного участника — это было очень здорово. Приятно понимать, что наше общество в принципе способно на такую поддержку.
Группа поддержки у Крымского моста
Финиш не представлял из себя ничего особенного — наша команда не поставила рекордов, наше время общее время — 3 часа 52 минуты, и зрители у финиша уже были порядочно разморены жарой и ожиданием. Я получил медали за всю команду и начал искать оставшихся участников, некоторые из которых уже успели съездить домой и переодеться. Какого-то особенного чувства достижения не было — дистанция небольшая, такую, и даже большую, я уже пробегал. И в этом существенный минус эстафеты — ты совершенно точно не ставишь даже личного рекорда по дистанции, в лучшем случае — по времени. Пробегая полный марафон, ты пробегаешь расстояние, которое во время подготовки к нему ещё не бегал.
Я с Артёмом Герасименко (справа), который пробежал полный марафон
Я впервые прикоснулся к марафонскому движению и понял, почему люди ездят по всему миру для того, чтобы побегать. Марафон — это одновременно и приобщение к чему-то большему, чем ты сам, и преодоление себя, и, при правильно обстановке, осознание себя как части человечества. Я по-прежнему настороженно отношусь к бегу, но у меня появилось искушение начать тренироваться для того, чтобы пробежать полный марафон, скажем, следующей весной в Хельсинки.
[1]: http://www.strengthandconditioningresearch.com/2014/07/08/injury-strength-sports/
[2]: https://www.google.ru/search?q=marathon+winner&safe=off&es_sm=91&source=lnms&tbm=isch&sa=X&ved=0CAcQ_AUoAWoVChMIzOqDr-qXyAIVyepyCh3hagBk&biw=1240&bih=634
[3]: http://newrunners.ru/mag/mir-beg-i-lyubov-na-blizhnem-vostoke-otchyot-o-bej/
[4]: http://www.the-village.ru/village/business/svoemesto/148187-run
[5]: http://www.pratiques-philosophiques.fr/?lang=en
Дуглас Адамс
Эта статья впервые опубликована в рубрике «Обзор новостей» газеты The Sunday Times от 29 августа 1999.
Пару лет назад или около того я был гостем передачи Start The Weel, на которой очень заслуженный журналист сообщил мне, что весь этот интернет — просто преходящая причуда вроде любительского радио в пятидесятые, и что если я думаю иначе, то попросту достаточно наивен. Очень британская черта — вероятно, вполне естественная для страны, которая потеряла империю, а обрела Мистера Блобби — подозрительно относиться к переменам.
Но изменения реальны. Я не думаю, что кто-то сейчас станет спорить с тем, что интернет становится важной частью нашей жизни. Тем не менее, он очень нов для нас. Если, например, какое-то преступление было «спланировано через интернет», телекомментаторы всё ещё считают важным упомянуть этот тревожный факт. Они не потрудятся сообщить о том, что преступники использовали телефон или М4, или что они обсуждали свои подлые планы «за чашкой чая», хотя в своё время всё это было новым и противоречивым.
Также в ходу необычный способ, которым отдельные ведущие BBC и журналисты (да, Хамфрис младший, я говорю о тебе) произносят интернет-адреса. Они говорят: «ввв ТОЧКА… бибиси ТОЧКА… ко ТОЧКА… юкей СЛЭШ… тудэй… СЛЭШ…» и так далее, и делают это так, что становится понятно: у них нет ни малейшего понятия о сути этих новомодных штук, однако подразумевается, что вы, слушатели, вероятно знаете, что всё это значит.
Полагаю, предыдущим поколениям приходилось стараться изо всех сил, чтобы разобраться с изобретением телевизора, телефона, кинематографа, радио, автомобиля, велосипеда, печати, колеса и так далее. Однако, определёным образом мы, кажется, учимся понимать, как работают эти вещи:
Примените этот список к фильмам, рок-музыке, текстовым редакторам, чтобы определить ваш возраст.
Субъективное восприятие, безусловно, дурачится над нами. К примеру, «интерактивность» — один из тех неологизмов, какие мистер Хамприс любит прихватить словесным пинцетом, но причина, по которой нам внезапно понадобилось такое слово, состоит в том, что в течение этого века доминировали неинтерактивные формы развлечения: кино, радио, музыка в записи и телевидение. До того, как они появились, все развлечения были интерактивными: театр, музыка, спорт — исполнители и аудитория были вместе, и даже почтительно тихая публика своим присутствием влияла на то, как разворачивалась та драма, ради которой она собралась. Специальное слово для интерактивности было не нужно — так же, как нам (пока что) не нужно специальное слово для обозначения человека с единственной головой.
Я предвижу, что история покажет: «нормальные» господствующие медиа двадцатого века были лишь отклонением. «Я вас умоляю, мисс, вы утверждаете, что они могли только сидеть и смотреть? Они ничего не могли делать? Неужели никто не чувствовал себя ужасно оторванным, отчужденным и незначительным?»
«Да, дитя, и поэтому все они сошли с ума. До Реставрации».
«Что это была за Реставрация, мисс?»
«Конец двадцатого века. Когда вернули интерактивность».
Интернет всё ещё очень нов, и поэтому мы до сих пор не совсем понимаем, что это. Мы принимаем его за вид издательства или вещания, потому что мы привыкли делать это. Так много людей жалуется, что в интернете полно мусора, или что в нём господствуют американцы, или что не нужно доверять всему, что вы читаете в вебе. Представьте, что вы пытаетесь применить такую критику к тому, что слышите по телефону. Конечно, вы можете «доверять» тому, что люди говорят вам через веб, не больше, чем вы «доверяете» сообщаемому через мегафоны, почтовые открытки или рестораны. Вырабатывать социальную политику относительно того, кому и почему вы можете доверять — это то, для чего, вполне буквально, развилась большая часть нашего мозга. По какой-то сумасшедшей причине мы отключаем этот естественный скепсис, когда имеем дело с любым медиа, требующим для своего существования большого объема работы и ресурсов, или медиа, которому мы не можем без труда возразить — такому как газеты, телевидение или гранит. Отсюда «высеченный в камне». Нас должно волновать не то, что мы не можем доверять тому, что читаем в интернете — естественно, мы не можем, это всего лишь разговоры людей; а то, что мы вообще поддались привычке верить тому, что мы читаем в газетах или видим по телевизору. Это ошибка, которую никто, кому встречался когда-нибудь настоящий журналист, не допустит никогда. Одна из важнейших вещей, которым возможно научиться в интернете — это то, что никаких «их» не существует. Есть лишь огромное множество «нас».
Конечно, с интернетом много что не так. Например, лишь ничтожно малая часть мирового населения пока что подключена к сети. Недавно слышал, как какой-то знаток доказывал на радио, что интернет навсегда останется ещё одним непреодолимым барьером, разделяющим богатых и бедных — по той причине, что компьютеры всегда будут дороги сами по себе, что к ним приходится покупать много дополнительных устройств вроде модемов, и что программы нужно обновлять. Список впечатляющий, но не выдерживает и беглой проверки. Цена на мощный компьютер, который раньше по стоимости был сравним с реактивным самолётом, теперь ниже цены цветного телевизора и продолжает стремительно падать. Большинство модемов в наши дни встроены, а автономные устройства стали настолько дешёвым изделием, что компании вроде Hayes, чей бизнес единственно состоял в их производстве, разоряются. Как известно, интернет-программы Microsoft и Netscape бесплатны. Тарифы на телефон в Великобритании всё ещё высокие, но они падают. В США местные звонки бесплатны. Другими словами, стоимость соединения стремительно приближается к нулю, и по очень простой причине: ценность веба увеличивается с каждым, кто к ней присоединяется. В интересах всех, чтобы цены падали всё ниже и ниже — до тех пор, пока каждый человек на земле не будет подключен.
Другая проблема с сетью состоит в том, что это всё ещё «технология», а «технология» — как её незабвенно определил учёный Брэн Феррен — это «штука, которая пока что не работает». Мы не думаем о стульях как о технологии, мы думаем о них как о стульях. Но было время, когда мы ещё не определили, сколько у стульев должно быть ножек, какой они должны быть высоты, и они часто «ломались», когда мы пытались их использовать. В скором времени компьютеры будут так же обыденны, их будет так же в избытке, как стульев (а через пару десятилетий и около того — как листов бумаги или песчинок), и мы перестанем отдавать себе отчет в их существовании. Более того, я уверен, что мы оглянемся на это десятилетие и изумимся тому, как мы могли когда-то делать то, что мы с ними делали ради «производительности».
Но самая большая проблема состоит в том, что мы всё ещё первое поколение пользователей, и, несмотря на то, что мы изобрели сеть, нам она всё ещё не до конца понятна. В книге «Язык как инстинкт» Стивен Пинкер объясняет разницу между пиджином и креольским языком. Пиджин появляется, когда смешиваются разные люди — обычно рабы — которые выросли со своим языком, но не говорят на языке других. Им удается кое-как создать грубый и быстрый жаргон, состоящий из кусочков разных языков. Он позволяет им ладить, но практически лишён грамматической структуры как таковой.
Первое поколение детей, рожденных в таком сообществе, берёт эти раздельные куски языка и трансформирует их во что-то новое, с богатой естественной грамматикой и словарём, и получившийся язык называется креольским. Грамматика — это всего лишь естественная функция детского мозга, и дети применяют её ко всему, что попадётся им под руку.
То же происходит и с коммуникационной технологией. Большинство из нас всё ещё, запинаясь, пользуются её пиджин-версией, близоруко косясь на эти штуки размером с холодильник на наших письменных столах, не совсем понимая, куда отправляется электронная почта и проклиная каждый звонок мобильного. Наши дети, тем не менее, занимаются чем-то совершенно иным. Ристо Линтури, член исследовательского центра телефонной корпорации Хельсинки, цитируемый журналом Wired, описывает необычное поведение детей на улицах Хельсинки, у каждого из которых есть мобильный телефон с поддержкой текстовых сообщений. Они не обмениваются важной информацией о бизнесе, они просто болтают, остаются на связи. «Мы стадные животные, — говорит он. — Эти дети объединены в своё стадо, они всегда знают, куда оно движется». Он уверен, что вездесущая беспроводная коммуникация «вернёт нас к формам поведения, которые были естественными для нас, и уничтожит те формы, к которым привели ограничения технологий».
Мы прирожденные жители деревни. На протяжении большей части истории человечества мы жили очень маленькими сообществами, в которых каждый знал каждого. Но постепенно нас стало слишком много, и наши сообщества сделались слишком большими и разрозненными, нам стало трудно чувствовать себя их частью, а наши технологии не справлялись с задачей нашего сближения. Однако ситуация меняется.
Интерактивность. Коммуникация «многих со многими». Повсеместное подключение. Эти неуклюжие новые понятия для частей нашей жизни, которым мы, до того как их потерять, даже не думали давать названия.
Перевод: Глеб Калинин, редактура: Александр Ильин.
]]>